— Бабушка, неужто такая цена? — шептала Ярушка, ощущая на своих плечах год за годом. А лицо Могини, наоборот, разглаживалось и молодело: седые волосы набирались цвета, становясь темно-русыми, морщинки расправлялись, на щеках загорался румянец.

— Каждая приметка — годочек, каждое словечко — минутка, каждый уголок — моя силушка.

— Бабушка, пощади, — взмолилась Ярушка под тяжестью лет, и смолкла, услышав свой голос — сухой, скрипящий, как ветки на ветру.

Могиня внезапно прекратила раскручивать вихрь, с силой хлопнув раскрытыми ладонями по столу. Сине-красная воронка между ними замерла на миг, медленно раскручиваясь против часовой стрелки, и тая.

— То-то же, — отрезала она, в одно мгновение вернув себе свои года, а Ярушке — молодость. — В другой раз думай, прежде чем просить. И запомни! Не проси ничего, покуда сами не подадут тебе!

Ярослава одернула руки со стола, и опрометью бросилась к выходу. Синий световой шар с треском мчался за ней и едва поспел проскользнуть в узкую щель, в которую промелькнули Ярушкины пятки.

А Могиня невозмутимо приблизила к себе свою книгу, вновь углубившись в чтение.

Серыми еще сумерками, как и велела Ирмина, Шкода, Афросий и Ключник, прибыли в деревню Федулки. Машина радостно урчала. Ключник постарался, хоть и малолетка, а укатил из папиного гаража новенький Лексус, темно-синий, с хромированными ручками, папину любимую тачку. Пока Ключник вез их по широкому безлюдному в ранний час шоссе, Шкода и Афросий разомлели от автомобильного тепла и тихо похрапывали.

По сибирским меркам, деревня Федулки — довольно большая, у нее даже центральная улица имеется, по которой когда-то давно, еще в советские годы, сыпанули асфальт. С тех пор он поистаскался, стерся, смылся весенними дождями, превратив эту самую центральную улицу с предсказуемым наименованием «Ленина» в непроездные дебри.

«Лексусу» повезло. Сейчас зима. И глубокие промоины засыпало снегом.

Когда-то добротные дома, выстроившиеся стройными рядами вдоль дороги, сейчас выглядели уныло и заспанно. Жители только затапливали печи, окуривая округу едким дымом.

— Бабкин дом где-то на окраине, сворачивай, — не открывая глаз скомандовал Шкода.

Антон-Ключник с сомнением глянул в сторону, но перечить не стал:

«Все ж видит, гад, — подумал про Шкоду. — Словно глаза у него на лбу. И голос такой мерзкий».

На улицу Ленина перпендикулярно выходило несколько улочек. И здесь картина менялась кардинально: чем дальше от центральной улицы, тем чаще попадались заброшенные, покосившиеся от времени избушки с выколотыми глазницами окон, и тем неприглядней выглядели дворы через дырявые, давно не крашеные заборы.

— Да-а-а, — протянул с заднего сидения, шумно зевая во весь рот, только что проснувшийся Афросий, — унылый пейзажик, ничё не скажешь. Брррр…

Ключник хмыкнул в ответ.

Шкода внимательно разглядывал дома в поисках нужного. Особых ориентиров не было. Но отчего-то он точно представлял, что это за дом, который обходят стороной даже кошки. Ключник притормаживал то у одного покосившегося дома, то у другого. Но Шкода снова и снова заставлял ехать дальше, нервничал и ругался.