— Ирмина? Здесь?

Взмахнув руками, словно птица, она растаяла в сумеречном мраке, оставив на траве плетеное лукошко.

И уже в следующий миг Могиня появилась на крыльце своего дома, растрепанная, встревоженная. Ефросинья вышла ей навстречу — на плече полотенце, в руках ковш с водой, видать, стряпать собралась:

— Мам, ты чего?

— Ярослава где?

— Да вон, как ты ушла, все по хозяйству: котлы перечистила, двор вымела, сорную траву повыдирала, воды наносила, все перестирала на неделю вперед, в доме вымела…

Могиня заглянула через ее плечо: Ярушка с Катей сидели на низкой скамеечке, чистили большой чугунный котел. Ведунья зачерпнула воды из ковшика да и брызнула на внучку водой:

— Пусть вода волшбу смоет!

И на месте молчаливо ссутулившихся за работой девочек оказались два нахохленных воробья. Ефросинья ахнула:

— А я все нарадоваться не могла!

— А вот и зря, — она задумчиво перевела взгляд на реку. — Ох, Ярослава, ох и натворила ты.

Могиня устало опустилась на скамейку, взглянула на дочь:

— Неужто не заметила?

— Да и в мыслях не было…

Могиня тяжело вздохнула, покачала седой головой:

— Пошли. Искать девок-то надо! — она исподлобья посмотрела на дочь, прошептала: — Ирмина объявилась…

Ефросинья окаменела.

— Да как же это? Я думала, сгинула она.

— Видать нашла душу, с которой силу набрать можно, вот и прорвалась. Очень ей Катя нужна. Прям до смерти…

Вместо беспамятства Катя оказалась в длинном коридоре, заполненном черным дымом, струящимся водопадом по стенам, клубящимся по полу. Она оказалась в переходе.

Осторожно ступая, Катя пошла вперед. Через несколько шагов дым рассеялся, и она оказалась посреди маминой спальни в своей Красноярской квартире.

Вот кровать. Рядом с ней — низкая тумбочка с подслеповатой лампой.

Она услышала, как открывается входная дверь, и увидела, как сама пробежала по коридору, в джинсах и вытянутом домашнем свитере, с куцыми хвостиками, наспех собранными с утра.

Бог мой, да ведь это — то самое утро, три дня назад!!!

В квартиру зашла мама. Сняла пальто, привычным, но немного тяжелым движением повесила его на вешалку, рядом небрежно бросила шапку. Мама выглядела усталой, нездоровой. Она ласково, но отстраненно поцеловала дочь в щеку и направилась в гардеробную. Сквозь пелену Морока нынешняя Катя слышала свой разговор с мамой.

— А ты чего так рано? — спросила тогда Катя. Голос звучал встревожено.

— Отпросилась, очень плохо себя чувствую, грипп, наверное, — отозвалась мама. — Доча, завари-ка чайку…

И Катя убежала в кухню. Нынешняя Катя зашла в гардеробную следом за мамой. Та плотно прикрыла дверь. Достала с полки шкатулку темного дерева, открыла ее. В ней уже лежал сверток из простой холщевой ткани. Затем она расстегнула замочек дамской сумочки, с которой только что пришла, и, достав из нее моток красных ниток, бережно положила его в шкатулку.

— Ну вот, теперь все в сборе, — еле слышно прошептала она.

Только после этого стала переодеваться.

Ага, вот и Катя заглянула в гардеробную:

— Чай заваривается, малина и мед на столе… Может, врача вызвать?

— Нет, Катюш, не надо, отлежусь, — поцеловала Катю в макушку. И обе, обнявшись, вышли из гардеробной.