— Извини. Так получилось: они узнали, что мы встречались, — и он дал себя оттеснить Ивану в сторону, отвернулся.

Тоненькая ниточка надежды оборвалась.

Все.

Пропасть.

Катя лежала ничком на пыльном полу уже более часа. Она не чувствовала боли, усталости или холода. Ей было все равно. Будто она умерла.

Невидящими глазами уставилась она в одну точку на стене, даже не пытаясь понять, где она находится, и как она здесь очутилась. Единственное, что она помнила, это глаза цвета ртути, и темную давящую мглу, втянувшую ее в этот холодный и сырой подвал…

Над ней склонился Афросий.

— Может, все-таки треснуть ей хорошенько? — спросил он у кого-то, стоявшего за его спиной.

— Ты обещал ее не трогать! — взвизгнул где-то далеко голос Антона. Катя вздрогнула.

— Не надо, — тихо пробормотал Шкода, — ПОКА не надо, — выразительно добавил. — Успеешь еще.

Катя отчетливо слышала какой-то постоянный свист, тоненький, сводящий с ума своей монотонностью. Он сильно раздражал даже ее помертвевшую душу, и, волей-неволей, не давал отключиться.

Она почувствовала движение рядом: к ней кто-то приблизился.

— Ты всегда так внезапно исчезаешь, что нам с тобой никак не удается поговорить по-человечески, ты не находишь? — Шкода присел перед ней на одно колено. Уставшее лицо с мешками под глазами, потрескавшиеся губы, кровоподтек на скуле. В руках он держал что-то, то и дело размахивая им. Катя равнодушно уставилась на предмет, пытаясь разглядеть. Зеркальце. Интересно, то самое? Шкода вкрадчиво улыбнулся: — Ты нас очень задерживаешь, ты знаешь?

Кате не хотелось говорить. Она отвела взгляд и от зеркальца, и от склонившегося над ней лица.

Неожиданно сильные руки грубо ее подхватили, дернули за плечи, приподняв на несколько сантиметров над полом, и резко отпустив, снова бросили на камни. Ворот рубахи жалобно затрещал.

Катя застонала.

— Не спать! — прорычал Афросий. — Отвечай быстро, когда с тобой взрослые дяденьки говорят вежливо!

Катя равнодушно отозвалась:

— Я же вам сказала еще там, в Красноярске — нет у меня никакого Посоха, не знаю я, где он находится…

— Она лже-ет! — злой скрипучий старушечий голос. — Она лжет! Она знает!!! Искать!

Катя села. Ирмина. Очевидно, это был ее голос.

Оно посмотрела в глаза Шкоде:

— Я не знаю, в какие вы тут играете игры, — она постаралась, чтобы голос звучал как можно увереннее, — но я рассказала все, как есть: посоха нет, где находится — не знаю.

То ли чувство опасности, то ли злость, а может, и то, и другое, заставили Катю собраться.

Она огляделась.

Высокий потолок, старые, даже древние, каменные стены крупной кладкой, всюду пыль и запустение давно брошенного жилища. Единственное слабое освещение — лентой струящееся над головами сине-зеленое свечение, словно северное сияние. Крепость? Интересно, в какой части света. Судя по запаху пыли и сырости, отсутствию окон — это подвал.

Она совершенно не помнила, как она здесь оказалась. Глаза Антона, уплывающие в темноту, боль и удушье, словно ее затягивает пылесос.

Голос снова злобно зашипел.

— Оставьте нас…

Шкода и Афросий быстренько ретировались, оставив зеркальце на пыльном полу. Громила подхватил Антона, как нашкодившего школьника, выкинул его в темный проход. Тот жалобно пискнул, но подчинился.