Лана открыла глаза и, находясь в каком-то своем, индивидуальном бреду, еле выдавила одно лишь слово:
– Еда…
– Увы, это всего лишь я – Александр Сергеевич, но, уверяю, у нас на станции вас подлечат и накормят.
Он взял на руки ослабевшую, едва не теряющую сознание женщину.
Образовавшийся квартет двинулся в обратном направлении.
Пульс… Тук, тук, тук. Чья-то жизнь чувствовалась так близко. Тепло тела… Стоны вен… И… Это давало силу, давало надежду… надежду на спасение.
Резкий звук холодного металла рассек мертвую тишину надвое. Багровые капли окрасили торчащее из горла лезвие наручного кинжала. Александр тихо хрипел, пытаясь ловить воздух, словно выброшенная на берег рыба.
Лана, оттолкнувшись от колен еще стоящего, но уже мертвого спасителя, напала на идущего впереди напарника. Тот не успел даже понять, что происходит. Цепкие руки и ноги намертво обвили тело Алексея, а затем… Острые как бритва зубы впились с неимоверной болью в шею. В первые секунды дозорный брыкался, но потом, словно парализованный, обмяк.
– Ничего личного, мой друг, просто голод… – Зверек, поселившийся глубоко в голове в виде второго я, злорадствовал. Не зная почему, Лана представляла его в виде маленькой серой ехидной мышки.
Кровь насыщала ее, придавала силы, залечивала раны. Зубы гемозависимого мутанта впивались все глубже и глубже, пытаясь добраться до главной артерии организма. Хрустнул кадык жертвы, и Лана, насыщаясь, уже не понимала, пьет она или ест…
Когда акт уже был исполнен, а голод скрылся за ширмой сытости, женщина пришла в себя, посмотрела на радостную дочку и быстро стала собирать принадлежности своих спасителей.
Вдалеке послышался топот кирзовых сапог – оставшийся дозорный все-таки поднял тревогу.
– Эй, хомячок, – довольная мама вытерла рукавом испачканные алым губы. – Нам пора прятаться в норку.
Карта в мельчайших деталях вспыхнула перед глазами без всякого напряжения мозга, и монстр, закинув на спину свое дитя, побежал к потайному переходу на синюю линию.
Оказавшись в относительной безопасности туннеля, пролегающего меж станций Площадь Революции и Курская, Лана прислонилась спиной к прохладной стене и нежно обняла любимую дочь.
– Мама, ты теперь в порядке?
Женщина уверенно кивнула, чувствуя неимоверный прилив сил и постепенно заживающие раны.
– Да, мой мышонок, в полном.
– А когда я стану такой же? – Катя крепче прижалась к самому родному человеку… Или, вернее, существу…
– Как только выпадут молочные зубы – тогда ты впервые почувствуешь голод.
Лана вспомнила, как первые месяцы после ядерного катаклизма она с родителями пряталась в помещениях подземной парковки торгового центра и как пищал дозиметр, оповещая о том, что радиация превышает допустимую норму. Вспомнила она и о том, как по утрам на импровизированной подушке оставались клочья выпавших волос, как вылезали реснички и бровки, как шелушилась кожа и шатались ее молочные зубки…
«Почему только я смогла приспособиться… почему?»
Она не знала.
Катя же потрогала последний молочный зуб, покачала его туда-сюда и удовлетворенно улыбнулась: