Классический хэппи-энд, умеренные страсти, немного тайн прошлого ближе к финалу и уютная атмосфера - в самый раз для темнейшего из времен года. Ну и от Алисы полечиться.

На часах полдень, на календаре август.

Длинные коридоры тянутся из одной вечности в другую.

На стенах зеркала. Зачем могут понадобиться маленькие овальные зеркала на стенах коридора больницы? По какой срочной надобности и кому может потребоваться посмотреть на себя по пути на уколы, за таблетками и померить давление?

Нормальные люди сказали бы, что это часть психологического настроя. Когда пациент идет на поправку, он активнее интересуется своей внешностью, умывается, расчесывается. А в клинике неврозов тем более. Зеркала – напоминание.

Странно. В обычных больницах часто зеркал нет даже в туалетах.

Но кто-то их повесил. Придумал обоснование, написал в докладной записке, одобрил, включил в бюджет, посчитал, подписал, согласился, выделил, подобрал, закупил, вызвал рабочих, повесил и отчитался. Кто-то, кто наверняка знал, зачем это делает. Поэтому никто и не смотрит в эти зеркала. Он. Знал. Зачем. Это. Делает. А другие не знают.

Поэтому я проскакиваю мимо, стараясь в них не смотреть.

Вот в лифте зеркало почтенное, с медным оттенком и всегда мне льстит, показывая красивую девушку со светящейся кожей и шелковыми волосами.

Еще неизвестно, кого я увижу, если загляну в зеркало в коридоре.

Но хватит о зеркалах.

На часах полдень. На календаре август. Пост медсестер всегда пуст.

Только если подойти к нему и подождать, из дымки августовской жары может соткаться веселая — и рыжая! — медсестра. Словно она не человек, а полуденница, мара, живущая в прожаренных солнцем полях пшеницы, где стрекочут кузнечики.

Совершенно неважно, что там, за окном зима, снег и вечер. Здесь всегда полдень и август.

Мне сложно даются знакомства с новыми людьми. Я — живое воплощение шутки про то, как интроверты заводят друзей. В 95% случаев они считают, что собака или кот — тоже друг. В остальных 5% какой-нибудь экстраверт замечает их, забирает себе и начинает дружить, невзирая на сопротивление. К счастью, на мой век экстравертов хватает.

Но здесь — словно другой мир. Люди вокруг рассказывают свои истории легко, будто попутчикам в поезде. Иногда — не словами.

Тамара Павловна, сморщенная сухая старушка с безупречной осанкой в толстой белой шали и ровно в тон ей седыми волосами.

Она живет в старом общежитии. Кажется, что в двадцать первом веке в Москве не должно остаться таких мест, но они есть — и люди живут целыми семьями в таких крошечных комнатушках.

Тамара Павловна живет одна, по меркам общежития это — счастье. Но она ложится в клинику четыре раза в год, как по расписанию — это ее отпуск от человеческого ада общего коридора.

Здесь она ходит медленно и с достоинством, наслаждаясь тем, что не нужно уворачиваться от бешено носящихся по коридору детей.

Тамара Павловна глуховата, поэтому отлично спит даже в своей комнатке с тонкими стенами, где никогда не затихает шум — и, увы, по той же причине не слышит, как на самом деле громко она портит воздух во время своей королевской прогулки. А может слышит, но в ее возрасте, с ее жизнью, диагнозом, характером и лечением она может себе позволить аристократическую гордость принятия всей подобающей физиологии.