Это был его мир. Больше его, чем мой.

Я этот мир описывала только в книгах. Щекотала нервы себе и читателям. Возбуждала описаниями — себя и читателей.

А он тут жил. Для него весь разврат и извращения, которые я выдумывала для развлечения и раскрытия характеров были одним из банальных способов проведения досуга.

Он жил в настоящем мире, который был для меня декорациями.

Он в него погружался — а я только наблюдала снаружи.

Я всегда была моногамной и меня это устраивало. Секс с тем, в кого я была влюблена, никогда не был для меня скучным. Никогда не превращался в рутину.

Наверное, это было прямым следствием того, что я так остро и ярко влюблялась, и моя любовь никогда не переходила в привычку и тихую привязанность, даже через годы пылая, как в самый первый день.

Разве бывает скучным секс в первые месяцы романа?

Вот и для меня не был. Даже если эти месяцы исчислялись десятками.

А он явно был из тех, кто из скуки и пресыщенности пробовал одно за другим все запретные удовольствия, играл во взрослые игры, развлекал себя экзотикой. Я тоже была для него экзотикой.

В такси у нас не было сил соблюсти хоть какие-то приличия. Едва хлопнула дверь, еще не тронулась машина, а мы уже впились друг в друга губами, я оседлала его бедра, он отодвинул в сторону полоску трусов…

— Говорил же, не надо надевать… — простонал Роман мне прямо в ухо. Я согласно угукнула и снова присосалась к его губам, прикусив нижнюю, когда в меня скользнули длинные умелые пальцы. И сомкнулись — давя изнутри и снаружи, заставив дернуться от прошившего резкого удовольствия.

Внутри они двигались, надавливая на переднюю стенку влагалища, заставляя меня выдыхать и выгибаться, извиваться и желать еще. Снаружи — большой палец нежно кружил по клитору, добивая остатки терпения искрящим удовольствием.

Я елозила у Романа на коленях, терлась собой о его каменный член, так и не выпущенный на волю, и остро жалела, что мой корсет не позволяет добраться до груди.

— И это тоже зря надела… — снова посетовал Роман, отзываясь на мои мысли, безуспешно попытавшись пробраться под него к изнывающим затвердевшим соскам.

В темной машине, несущейся по сверкающей огнями ночной Москве было жарко, остро, тревожаще и совершенно бесстыдно, несмотря на водителя, который делал вид, что вообще не видит, что происходит на заднем сиденье.

— Смотри на меня, — сказал Роман мне на ухо, одним своим шепотом вызвав прилив жара. — Смотри мне в глаза.

Я вцепилась в острые плечи, царапая ткань смокинга, ловя темные отблески во взгляде, пока его пальцы кружили и надавливали, потирали и скользили, неотвратимо ведя меня к пропасти по натянутому канату… Который оборвался в одно мгновение — и я полетела в сияющую бездну, не отводя глаз от Романа и умирая от его самодовольной улыбки.

— Смотри на меня. Смотри.

В его квартиру мы ввалились уже практически раздетые, потеряв по пути мои злосчастные трусики. Он натянул меня на себя так, как я когда-то мечтала, одним тугим движением доведя до истерики.

Он трахал меня стоя, подхватив под бедра и вжав в стену, продолжая смотреть прямо в глаза. Потом — развернув спиной и заставив упереться ладонями. Потом опрокинув прямо на пол в холле.