Мюриэл Грей: Там довольно интересный секс. Он весьма романтический и при этом очень, очень некрасивый. Вы знаете, на какой эпизод я ссылаюсь – но не хочу раскрывать его читателям. Он куда более неприятен и куда резче обрисован, чем мне приходилось читать в любой из ваших прежних книг. И мне просто хочется знать, не является ли это некоторой новообретенной смелостью с вашей стороны и не было ли у вас раньше опасений соваться в эту сторону, потому что это так противно? Я не хочу сказать, что вы были трусом…

Стивен Кинг: Н-ну, позвольте сказать так: когда пишешь такие вещи, как пишу я, и столько лет, сколько я это делаю, то одна из причин, по которой это возможно, – прежде всего та, что между тем, что варится у тебя под черепной крышкой, и тем, что выходит изо рта, не слишком много цензоров. Моя мама говаривала: «У Стивена что на уме, то и на языке». Разумеется, это составная часть моего успеха. Я в какой-то момент заключаю с собой соглашение, что я работаю на книгу. Что не буду пытаться командовать ходом повествования или сворачивать его в другую сторону и что если есть что-то для него нужное, я буду изо всех сил пытаться это достать. Чтобы делать эту работу, нужна храбрость. Если не хочешь рассказывать правду – зачем вообще ею заниматься? Боже мой, ведь беллетристика есть вымысел. И если ты внутри вымысла не можешь найти правду, то ты аморален. Ты сам с собой нечестен. В этом случае именно сюда завел меня ход повествования, и я изо всех сил пытался за ним следовать.

Мюриэл Грей: И чертовски сильная получилась вещь. Еще вопрос из Интернета, мне кажется, очень личный. «Какова ваша вера? Верите ли вы в загробную жизнь и в Бога?»

Стивен Кинг: Да, я верю в загробную жизнь.

Мюриэл Грей: Правда?

Стивен Кинг: Да, верю, и причина, по которой, видимо, я верю, состоит в том, что мы слишком хороши, чтобы нас выбрасывать. Мы не бумажные стаканчики. У нас должна быть жизнь, в которой почти все мы – тонкий хрусталь. Хрустальные бокалы не выбрасывают после одного использования. Все, что мы делаем, во что верим, вся наша работа относится к выживанию на временном уровне. Мы верим, что вырастим своих детей, что продолжим наш род. Мы знаем, что мы смертны в том смысле, что и все земные создания. А вот насчет того, как выглядит загробная жизнь, я полностью открыт идеям. Если позволите, расскажу одну историю с участием Стэнли Кубрика. Когда запускался фильм «Сияние», я как-то утром брился в ванной, и приходит моя жена и говорит: «Стэнли Кубрик на телефоне!» Я тогда так и ахнул, побежал к телефону с пеной на лице. Семь утра, я мучаюсь легким похмельем. Беру трубку и говорю: «Алло, это Стивен Кинг. Вы в самом деле Стэнли Кубрик?» А он мне отвечает: «Да, это я. Вы верите в загробную жизнь?» Он, видимо, был включен на ту скорость, на которую я включен не был. Когда тебя вот так застают врасплох, первое, что у тебя вылетает изо рта – правда. «Да, – сказал я, – я верю в загробную жизнь». Он говорит: «А ведь все истории о призраках – очень оптимистичны. Они же говорят, что продолжение следует?» Я подумал и спросил: «Мистер Кубрик, а как же ад?» Была долгая пауза, а потом Стэнли Кубрик сказал: «В ад я не верю». [смех] Потом он спросил: «А вы?» Я ответил: «Не знаю, но если он есть, то загробная жизнь может показаться не слишком приятной, если под рукой не будет термостата».