Такого счастья, как снег на пляже, он даже не мог себе представить.

Нужно разбудить Муру и сводить её на море, посмотреть на снег. К обеду наверняка выйдет солнце, снег растает, и она ничего не увидит.

Василий Васильевич бежал по «променаду», заставляя себя немного ускоряться – бег должен быть атлетическим, просто так, ради удовольствия, бегают только пенсионеры и худеющие барышни!.. Он хвалил себя за то, что бегает каждое утро, и ругал за то, что всё еще не может взять штурмом лестницу.

Он должен это сделать!.. У него есть цель – каждый день кросс плюс лестница!..

Сумерки не рассеивались, а как будто сгущались – с моря шли низкие сизые тучи, растрёпанные по краям, и в просветах не было неба, а только другие, более высокие тучи.

Меркурьев добежал до поворота и ещё немного ускорился. Ноги несли его неохотно, и он сердился на них и подгонял.

После поворота стал виден маяк, время от времени Василий Васильевич посматривал на него, уговаривая про себя, чтобы он приближался быстрее. Маяк не двигался с места.

Тогда он перестал на него смотреть и засёк время, чтобы взглянуть через две минуты.

Он посмотрел через одну и остановился посреди променада, словно наткнувшись на непреодолимое препятствие.

На вершине маяка горел огонь.

– Ёрш твою двадцать, – пробормотал Меркурьев, не отрывая взгляда от маяка.

Огонь мигнул и погас.

– Да что ты будешь делать! – заорал на весь пляж Василий Васильевич, голос его заглох под обрывом.

Словно отвечая ему, огонь зажёгся снова.

– Да нет там никого и быть не может! – снова закричал Василий Васильевич и погрозил маяку кулаком. – Там сто лет уже никого нет!.. И электричества тоже нет!..

Огонь погас.

Меркурьев с размаху бухнул кулаком по перилам «променада», ушиб руку, заплясал и затряс ею.

Огонь загорелся вновь.

Тут ему пришло в голову, что на маяке, должно быть, засели какие-то хулиганы и балуются с мощным прожектором, а это до добра не доведёт – в таком мраке какой-нибудь незадачливый капитан приведёт судно прямо на мель!..

Эта мысль – единственно возможное объяснение – привела его в бешенство. Меркурьев побежал к маяку гнать оттуда наглое хулиганьё. Он бежал, сильно топая, доски настила сотрясались под ним, маяк приближался стремительно, хотя только что не двигался с места.

Василий Васильевич перемахнул перила, промчался напрямик через пляж и полез по валунам, наваленным в основании маячной башни. Время от времени он взглядывал вверх. Отсюда свет уже не был виден, но деться с маяка некуда, и он их накроет, кто бы там ни был!..

Он тряс головой, чтобы пот не попадал в глаза, но пот всё равно попадал, и приходилось стряхивать его рукой.

Меркурьев вылез на площадку, забежал с той стороны, где была дверь и во второй раз остановился как вкопанный.

Дверь была наглухо заколочена.

Он отбежал от двери и задрал голову, пытаясь рассмотреть в вышине свет. Он ничего не понимал.

Вернувшись к двери, Меркурьев подёргал её так и эдак – понятно было, что не открыть, – снова обежал вокруг и прикинул, можно ли забраться в окно.

Теоретически можно, заключил он, но на окнах решётки, сквозь которые не может пролезть человек. Зачем тогда забираться, вопрошал здравый смысл. Но в эту секунду ему наплевать было на здравый смысл!