К вечеру, никому не говоря, Виктор отправился к реке, где, как ему помнилось, всегда было много заячьих троп. Привязывая одну петлю за другой, он далеко ушел от деревни, из-за чего домой вернулся в сумерки.

Ранним утром, когда весь детдом еще спал и не проснулись даже первые петухи, он оделся и шмыгнул за дверь. Только скрип снега под его валенками гулко раздавался в морозном воздухе.

Спускаясь к реке, он представил себе, как отнесет кучу мерзлых зайцев Никитичу и попросит снять шкурки с трех самых крупных. За всю свою короткую жизнь ему не приходилось дарить подарки, и он не знал, как это делается. Маме он просто отдаст шкурку и скажет: «Ма, это тебе вроде как с Новым годом!»

Помнится, при вручении лисьей шкуры директору Доктор поцеловал ей руку, как это делали вельможи, обращаясь к Екатерине Великой. Он бы тоже хотел преподнести Нелли Ивановне заячью шкуру, сравнив ее с какой-нибудь другой императрицей, но, сколько ни пытался, не мог припомнить никого, кроме Екатерины Второй. Но руку целовать он бы не стал даже настоящей императрице.

А что, если преподнести заячий мех Нине Овчинниковой со словами: «Это вам, ваше величество…» Наверняка она вытаращит глаза и снова назовет его «всадником без головы».

…По мере того как он шел от одной пустой петли к другой, радостные мечты сменялись досадой и обидой на того, кто обманул его надежды.

«Хорошо, что не похвастался никому, даже Валерке», – думал он, возвращаясь домой с кучей снятых петель, намереваясь незаметно проскочить в свою группу. Но почти у самого входа его встретил вездесущий Никитич.

– Ты что, ставить собрался? – Никитич показал на петли.

Стогов смутился. Подтвердить не решался, потому что беглец говорил, что ставить петли надо с вечера. А если сказать, что снял сейчас, то почему без добычи? Он решил сказать правду.

– Нет, ставил вчера. Ничего не поймал, – угрюмо пробурчал он.

– А ну-ка, расскажи, как ты ставил?

– Обыкновенно, шел по тропе. Если есть рядом куст или коряга, привязывал и распрямлял петлю для морды зайца.

– Так и шел по тропе?

– Да, а что?

– Ишь ты! Привык в своем Ленинграде ходить по асфальтам: гладко, хорошо, ноги не проваливаются. Ты же тропу затоптал. Какой же заяц-дурак пойдет по ней после тебя? Идти-то надо рядом. Это, конечно, неудобно, по колено в снегу. А легко-то ничего не дается. Сходи с моим Пашкой. Он тебе все покажет, а потом и сам наловчишься. А может, и не надо вовсе. – Никитич сделал паузу. – Стая волков промышляет возле деревни. У твоего физика Прока двух овец уволокли, те даже не пикнули. Волки сейчас лютые, непуганые, прямо в деревню лезут, а до войны они деревни сторонились. Ружье-то Ивановна дает?

– А что толку – патронов мало.

– Вот то-то. И у меня их десяток осталось. Есть патроны, порох, а капсюлей нет. Братан хотел было привезти с фронта – так отобрали. А кабы был еще хоть десяток, сходил бы на Лысую гору, поднял бы косолапого из берлоги…

– А меня бы взяли с собой? – сразу загорелся Стогов.

– Нет. Только собак, чтобы подняли косолапого. Медведь разбуженный – лютый, страсть!