Он обхватил их обоих.

– Это мой папа! – громко и радостно объявила Эльза окружившим их взрослым и детям.

Кто-то в толпе робко крикнул: «Ура!» Это послужило призывом к уже забытому, громкому выражению чувств радости. «Ура-а-а!» – разнеслось по всей территории.

Этот не типичный для повседневной жизни возглас насторожил директора и врача, выскочивших из помещения.

– Что случилось?! – воскликнула Изабелла Юрьевна, подбегая к ребятам.

– Изабелла Юрьевна, Нелли Ивановна! Папа приехал! Вот! – Эльза потянула отца за рукав навстречу пробирающимся в толпе женщинам.

Нелли Ивановна остановилась в двух шагах от счастливых отца и дочери, с любопытством рассматривая Пожарова.

– Знаете, слушая ваши письма, которые Эльза нам читала, я представляла вас именно таким. Правда, не седым… – обратилась к Пожарову директор.

– Ой, папа, пока ты не снял фуражку, я и не заметила твоей седины! – удивилась Эльза и тронула его висок.

– Ну что делать! Война никого не молодит, – улыбнулся Сергей Яковлевич.

– Пойдемте в дом! – пригласила Нелли Ивановна.

…До позднего вечера в ее кабинете не гасла «трехлинейка»[23], висевшая на одном проводе вместе с «лампочкой Прока», освещая стол с неказистой сервировкой. На нем наравне с салом, колотым сахаром и грузинским чаем были американская тушенка, галеты и кофе, выложенные Пожаровым.

Сергея Яковлевича завалили вопросами о разгроме немцев под Ленинградом. Всем хотелось узнать подробности о разрушениях в городе и на своих улицах. Но Пожаров, несмотря на длительное пребывание в Ленинграде, мало что успел посмотреть, поскольку лежал в госпитале на Суворовском проспекте с серьезным ранением левой ноги.

– Папа, ты из-за этого ранения хромаешь? – испуганно спросила дочь.

– Да, Эльза, с оторванной ступней красиво танцевать я уже не смогу, – пошутил отец.

– Ладно, папа, ты и до войны красиво не танцевал, поэтому тебя и наряжали всегда Дедом Морозом.

Пожаров заметно напрягся, вспомнив, что Дедом Морозом его наряжала жена, Мария Яковлевна. Он дарил детям подарки, а Эльза, не узнавая его, просила Дедушку Мороза потанцевать с гостями вокруг елки.

Уже вошло в привычку, что, когда приезжают гости, Нелли Ивановна идет ночевать к Веронике Петровне.

– Не удержим его у нас? – робко спросила старая воспитательница.

– Скорее всего, нет, – с сожалением ответила директор.

На следующий день Виктор вместе с Эльзой подвели Александру Алексеевну к сидящему на скамейке Пожарову.

– Ма, это Сергей Яковлевич, отец Эльзы, я тебе много рассказывал о нем.

Пожаров попытался встать, но Александра Алексеевна остановила его:

– Я о вас знаю давно, с тех довоенных времен, когда мой сорванец с Эльзой и Спичкиным у соседей-дачников считались яблоневой саранчой.

Все рассмеялись.

– А я помню вас, Александра Алексеевна. Вы заходили в лазарет к Виктору, который лежал там, весь в ссадинах, после того, как вытащил тонувшую в реке Эльзу. А мы приехали навестить дочь, которая лежала в соседней палате.

Узнав от Изабеллы Юрьевны о воспаленной, натруженной культе левой ноги Пожарова, директор приказала не привлекать Сергея Яковлевича ни к каким работам. Эльза даже вскрикнула, увидев, что у отца остались только пятка и грубые воспаленные швы от протеза ступни в специальном высоком ботинке.