Известие о прорыве блокады Ленинграда вызвало в детдоме такую бурю восторга, которая едва не обернулась скандалом. В кабинете директора, где Нелли Ивановна зачитала эту новость воспитательницам, разразился нешуточный спор между теми, кто призывал к выдержке и спокойствию, и теми, кто жаждал немедленных действий, а именно: срочно направить телеграмму в Ленсовет о готовности детдома к реэвакуации и самим немедленно начать сборы к отъезду.

Нелли Ивановна измучилась, пытаясь примирить два спорящих лагеря. Последней каплей, выбившей ее из равновесия, было положенное на стол заявление двух молодых воспитательниц об «увольнении по собственному желанию в связи с самостоятельным возвращением в Ленинград».

Никто не ожидал от директора такой реакции – с «сибирским акцентом». Все с замиранием сердца слушали ее эмоциональный монолог, закончившийся словами:

– Разорвите свое заявление на части, когда пойдете в туалет, «самостоятельно возвращающиеся»!

Борьба мнений прекратилась, когда в дверь просунула голову Польди и сказала, что испуганные дети стоят толпой в коридоре, под дверью кабинета директора.

Изабелла Юрьевна, кивнув в сторону директора, шепнула Веронике Петровне:

– Слава богу, наконец выпущен пар, готовый к взрыву.

Еще долго между членами «враждующих» группировок сохранялась заметная напряженность. Но в конце концов время сделало свое дело: директор и «самостоятельно возвращающиеся» извинились друг перед другом.

После прорыва блокады Ленинграда в адрес детдома хлынул поток писем и запросов от родных и близких детей. Почти все они содержали просьбу о помощи найти своего ребенка. Просьбы высказывались по-разному: тут были и мольба, и слезное прошение, и требование, и даже приказ, написанный казенным чиновничьим языком.

Одна из просьб, написанная на шести листах, выглядела почти как настоящее литературное произведение, в котором автор описал свои чувства к жене, погибшей в блокаду, и сыну, эвакуированному из Ленинграда с детским домом номер 21 в деревню Ягодное.

Были конверты, в которых лежали довоенные фотографии ухоженных, пухленьких, нарядно одетых детишек, с просьбой опознать их среди детдомовских. Эта задача была не из легких. Все-таки прошло немало времени с трагической зимы сорок первого года, когда эти дети, осиротевшие, предельно истощенные, полуживыми попадали в детдом, часто не помня ни своих фамилий, ни имен, и были заново названы воспитательницами: Лера Ладожская, Сережа Петропавловский, Ким[22] Независимый. Дети подросли, да и одежда на них сильно отличалась от той, что на фотографиях. Нередко эти опознания были удачны, но случались и курьезы, приводившие в смятение директора и воспитательниц.

Как-то пришло письмо от женщины из Казани, которая была эвакуирована из Ленинграда с военным заводом и оставила трехлетнюю дочь Галину Веселову с бабушкой. Мать узнала, что после смерти бабушки дочь эвакуировали куда-то в Сибирь. Женщина вложила в письмо фотографию, по которой просила опознать ее дочь.

Вероника Петровна нашла сходство ребенка на фотографии с девочкой, которую еще в Ленинграде нарекли Валей Скороходовой, и попросила Нелли Ивановну перепроверить ее.