Он заколебался.
– Уже два столетия мои мысли уносятся в даль, – спокойно продолжал он, – за понятия добра и зла, за саму жизнь и крохотные фигурки, которые двигаются как марионетки по этой жизни. Когда я пробуждался, я давал ответы на вопросы, которые знал. Это не имело значения. Я думал, что потерял всякую связь с реальной жизнью. И что, если смерть унесет молодого мужчину или женщину в Темном Мире, это не будет иметь никакого значения.
Я не мог произнести ни одного слова. Я знал, что я причинил великое зло Гасту Райми, пробудив его, заставив выйти из глубокого покоя.
Голубой взгляд неотрывно смотрел на меня.
– И я понял, что это действительно не имеет никакого значения. В твоих венах, Ганелон, не течет моя кровь, и все-таки мы сродни друг другу. Я учил тебя, чтобы ты исполнил свое предназначение – заменил меня, как предводитель Совета. А сейчас мне кажется, что я о многом жалею, и больше всего о том ответе, который дал Совету после того, как Медея доставила тебя с Земли.
– Ты приказал им убить меня, – ответил я.
Он молча кивнул головой.
– Матолч был испуган. Эйдерн стала на его сторону. Они заставили Медею согласиться. Матолч сказал: "Ганелон изменился. Это опасно. Пусть старик заглянет в будущее и скажет нам, что из всего этого получится". Поэтому они пришли ко мне, и я дал волю своей мысли, которая путешествовала по вектору времени далеко вперед.
– И что…
– Конец Совету, – сказал Гаст Райми. – Если ты оставался жить. Я увидел: руки Ллира тянутся в Темный Мир, а Матолч лежит мертвый в тени какого-то места, гибель идет по пятам Эйдерн и Медеи. Вероятности изменчивы. Когда ты отправился в мир Земли, ты был Ганелоном, но обратно вернулся с двойной памятью. У тебя есть память Эдварда Бонда, которую ты можешь использовать как оружие. Медее следовало оставить тебя на Земле. Но она любит тебя.
– И согласилась, чтобы меня убили, – сказал я.
– А знаешь ли ты, что было у нее на уме? – спросил Гаст Райми. – В Кэр Сикэйр во время приношения пришел бы Ллир. А ты был посвящен Ллиру. Неужели же Медея думала, что тебя можно убить?
Сомнения поднялись в моей душе, но Медея вела меня как овцу на бойню по дороге в Кэр Сикэйр. Если она и могла оправдаться, если я ее знал и верил, то ни Матолч, ни Эйдерн не могли.
– Может быть, я пощажу Медею, – сказал я. – Но оборотня и Эйдерн – нет. Я уже обещал жизнь Матолча, что же касается Эйдерн, она должна погибнуть.
Я показал Гасту Райми Хрустальную Маску. Он кивнул.
– Но Ллир?
– Я был посвящен ему как Ганелон, – сказал я. – Теперь ты говоришь, что у меня две памяти. Или, по крайней мере, вторые воспоминания, даже если они искусственные. Я не желаю быть посвященным Ллиру! Я много нового узнал на Земле. Ллир – не бог!
Древняя голова склонилась. Прозрачная рука поднялась и дотронулась до завитков головы. Затем Гаст Райми поглядел на меня и улыбнулся.
– Значит, ты знаешь и это, вот как? – спросил он. – Я кое-что скажу тебе, Ганелон, чего не знает еще ни один человек. Ты не первый, пришедший с Земли в Темный Мир. Первым был я.
Я уставился на него с нескрываемым удивлением.