Я стоял в дверях Сокровищницы, глядя на убеленную сединами голову Гаста Райми. Каким бы он ни был стражем, он знал, что я имел право входить в Сокровищницу. Он не сделал ни одного движения. Мысли его витали в необозримом пространстве, и вернуть его обратно было почти невозможно. У него был идеальный ответ на любое давление со стороны. Он мог умереть.

Ну что ж, у меня тоже идеальный ответ.

Я вернулся в Сокровищницу и взял арфу. Я вынес ее и поставил перед стариком, в его выцветших глазах не отразилось ни малейшего признака жизни.

Эта арфа бывала на Земле, а может быть, и такие, как она. Легенды говорили о ее поющих струнах так же, как они говорили о загадочных заколдованных мечах. Лира была у Орфея, и она обладала сказочной силой. Юпитер поместил ее потом меж звезд. Была арфа Гвидона из Англии, которая очаровывала души людей. Была и арфа Альфреда, которая помогла разгромить датчан. Была арфа Давида, игра на которой успокаивала Саула.

В музыке есть скрытая сила. Ни один человек сегодня не скажет, что звук разрушил стены Иерихона, но когда-то люди знали это.

Здесь, в Темном Мире, об этой арфе ходили легенды среди простого народа. Люди говорили, что на ней играл сам Дьявол, что духи воздуха трогали ее струны. Ну что же, в какой-то степени они правы.

Потому что невероятная по точности наука создала эту арфу. Это была машина. Соник, суб-соник и просто вибрации совпадали с биоизлучениями мозга, частично гипнотизируя, частично воздействуя на электромагнитную структуру серого вещества. Мозг – коллоидная машина, а любую машину можно регулировать и контролировать. Арфа могла найти ключ к мозгу и сковать этот мозг.

Сквозь окно, которое я открыл, доносилось бряцание мечей, выстрелы и крики дерущихся, но Гаст Райми не слышал этих звуков. Своими глубокими мыслями он странствовал в иллюзорных мирах чистой абстракции.

Пальцы мои дотронулись до струн арфы, сначала неуклюже, но все с большей и большей уверенностью, по мере того, как моя память возвращалась ко мне.

Вздох струн шепотом пронесся по белой комнате. Бормотание минорных тонов в темном, низком, далеком ключе. И пока арфа раскрывала модель мозга Гаста Райми, струны под моими руками оживали все больше и больше.

Душа Гаста Райми, переведенная на чистую музыку.

Настойчиво и пронзительно зазвучала одна единственная нота, все выше и выше становился звук, исчезая в неслышимом спектре. Глубоко внизу начался сильный шум – так шумит ветер, поднимаясь и завывая, так кричит не знающая покоя чайка.

Музыка растекалась широкой рекой. Высоко-высоко, холодная, чистая и белая как вершина высокой горы, покрытой снегом, эта единственная нота пела прекрасный гимн жизни.

Громче зашумели великие ветра. Рвущее душу адажио звучало в поднимающемся потоке музыки.

Гром падающих скал – резкие стоны землетрясений и плачь наводнения, затапливающего леса и поля.

Тяжелая, как удар, нота, гулкая и неземная, и я увидел пространство между мирами, где пустая ночь космоса – как пустыня, на которой не остается следов.

Внезапно появилась веселая легкая мелодия, которая вызвала в воображении залитые солнцем поля.