Женька отчаянно закивал головой.

Ушастый оттолкнул Вику к стене, подошел к Женьке и сорвал с его рта пластырь. Женька, морщась, облизал окровавленные губы — часть кожи с них осталась на ленте.

— Слушай сюда, парень, — сказал худой. — Очень плохо тебе не будет. Скажи только, где товар и Коляха? И мы отпустим тебя с твоей девкой. Где Коляха?

— Какая Коляха? — закричал Женька. — Честное пионерское, не знаю я никакой Коляхи.

Худой поднес к его лицу кулак. Чуть пониже средней костяшки на нем была слабая татуировка — буква «С» в квадратике, перечеркнутом клеточками, словно решетка в окне. Что-то зашевелилось в Женькиной памяти: тусклый луч фонаря, холод и сырость, скользящая в перчатку рука, на которой — синие буквы «Коля X.». Коля ха. Коляха!

— Не знаю я, где товар и где Коляха. Думаю, оба в одном месте.

Тут он снова получил удар. Но уже не ладонью, а кулаком в зубы, и такой сильный, что упал вместе со стулом. Корчась на полу, Женька, как ни странно, испытывал, кроме дикой злости, еще одно чувство — он очень боялся, что выглядит смешно перед Викой, беспомощно ворочаясь с привязанным к нему стулом.

Она стояла, прижавшись к стене, разметав руки, и что-то пыталась сказать ему глазами. Женьке показалось, что он понял ее. Он попытался увернуться от удара и завизжал:

— Все скажу! Все, что знаю!

Ушастый подхватил его за плечи и рывком поставил стул на ножки.

— Коляха помог мне вскрыть железный ящик и пошел к Вальтеру… — Женька говорил, стараясь не очень шевелить губами.

— Зачем?

— Тот ждал нас в машине, за квартал от места. Нужно было сказать, чтобы подогнал тачку поближе. Товар разный, не очень большой, по очень тяжелый.

— Что там было?

— Все. На любой вкус.

— И рыжье?

— В основном. На миллион по нашим деньгам.

— Дальше.

— Не вернулся Коляха. И Вальтер не пришел.

Они переглянулись.

— А товар где?

— Там же.

— Идиот!

Женька, как ни странно, обиделся.

— Почему? Я его перепрятал. Место падежное. И раз вопрос ставится так, я согласен войти в долю.

— Ишь ты! Деловой!

— Какой есть! — инстинктивно наглел Женька, пытаясь перехватить инициативу. — Без меня век вам товара не видать, и свободы тоже. Отвязывайте!

Они снова переглянулись. Худой достал нож и перерезал веревку.

— Ну, поехали? — спросил Женька, разминая руки.

— Мы-то поедем, — сказал худой, — а она, — он кивнул на Вику, — она останется. Вернее будет.

Ушастый принес мокрое полотенце и бросил его Женьке. Тот осторожно протер лицо.

— Чище, чище три. А то на побитого алкаша похож. Пошли.

Женька бросил на пол полотенце со следами крови и направился к двери. На пороге он оглянулся. Вика смотрела на него то ли с презрением, то ли с надеждой, а может, и с раскаянием.

Вышли они хорошо: в дверях взяли Женьку под руки и повели. Какой-то старичок, возившийся у почтового ящика, посмотрел им вслед и покачал головой: «Эк нагрузился молодой». А у подъезда — дверь в дверь — стоял знакомый Женьке фургончик. Все трое забрались внутрь. Здесь уже было совсем темно — окошки все зашторены, и даже водителя отгораживала занавеска.

— Ну и куда будем ехать? — лениво поинтересовался он.