— Чагравого мерина, какую еще? Самая лошадь спокойная. Султаном кличут.

— Чагравый — это каштановый? — уточнил у генерала-кавалериста Тоннер.

— Что вы? — удивился Веригин. — Каштановый — это каурый, а чагравый — он пепельного оттенка.

— Кроме вас, то есть тебя, княгиню сегодня кто-нибудь видел? — задал новый вопрос Тоннер.

— Вряд ли! Спали все после вчерашнего, — сказал Савелий.

— Понятно! О чем ты с ней разговаривал?

— Ни о чем, — ответил Савелий и удивленно переспросил: — А о чем ей со мной разговаривать?

— Она же должна была приказать тебе лошадь оседлать, — не унимался Тоннер.

— Да, — с готовностью согласился конюх. — Она так и сказала, седлай, мол, Савелий, лошадь.

— Знала, как звать тебя? — уточнил Терлецкий. Все-таки Елизавета Берг Северской стала только вчера, дворню могла по именам и не знать.

— Меня тут все знают, — гордо ответил Савелий. — Пятнадцать лет при конюшне.

Все молчали. Допрос конюха ничего не прояснил.

— Что ж, ступай на свою конюшню, — поспешил распорядиться Киросиров. Савелий начал было кланяться и креститься, но адъютант вытолкнул его и Никодима взашей.

— Николай! — окликнул Тоннер. — Опросите-ка слуг, может, кто еще утром видел княгиню?

— Слушаюсь, вашебродие.

— Дело ясное, — решил подытожить Киросиров. — Утром княгиня собралась к себе в имение. Князь ехать вместе с ней не захотел. В спальне было прохладно, он подкинул в печку дров, задвинул ненадолго вьюшку, но тут вдруг пришла его полюбовница. То да се, про задвижку забыли и угорели. — И, бросив взгляд на голого князя и полуодетую Настю, добавил: — Можно сказать, от любви.

— А ваше мнение, Илья Андреевич? — Терлецкому хотелось выслушать Тоннера. В незаурядных умственных способностях доктора он уже не сомневался.

— Никаких внешних признаков насилия я не наблюдаю. Угар или нет, скажу после вскрытия.

— После чего, простите? — Киросиров решил, что ослышался.

— После вскрытия. — Тоннер изобразил рукой движение скальпеля.

— Человека, словно, курицу потрошить?

— Примерно так. Инструментарий и реактивы у меня с собой.

Киросиров с надеждой взглянул на Терлецкого. Доктор — явный басурманин. Фамилия одна чего стоит. Но этот, из Третьего, вроде наш! Не допустит надругательства над православными!

— Вы настаиваете? — спросил у Тоннера Терлецкий.

— Да, — ответил Илья Андреевич.

— Да на каком основании? — Голос урядника вновь стал из громкого очень громким.

— А на таком! — спокойно ответил ему Тоннер. — Вы давеча угоревшую козу вспоминали, так?

— Да, — удивился Киросиров. — Она-то тут при чем?

— При том, друг мой, при том. Животные, как и люди, погибают от воздействия угарного газа. Правда, безо всякого волшебства. И трупы остаются. А вот Денис Кондратович только что видел вполне живую мышь.

— Что вы хотите этим сказать? — Киросиров никак не мог понять, куда клонит эскулап. Но чувствовал, что к вскрытию!

— Хочу сказать, что князь и Настя могли быть отравлены или…

— Отравлены? Кем? Княгиней? Это невозможно! — возмутился генерал.

— Я никого пока не подозреваю. Отравить себя, а заодно князя могла и Настя. Сейчас важно установить сам факт. Угорели или отравлены? Необходимо вскрытие. А выводы сделаем позднее. — Немного помолчав, Тоннер добавил: — После разговора с княгиней. Ее надо срочно допросить.