«Товарищ Сталин! Ты видишь меня? Я твой ученик. Я хотел бы быть на торжестве вместе с народом… Ну что ж? Пусть я отойду к тем, кто погиб за коммунизм. Но… мне очень хочется жить, товарищ Сталин!»

Когда вся лавина военнопленных вышла из лесу и, вооружившись винтовками, автоматами, топорами, вилами, кольями, встала на пути бегства гитлеровцев из Чехословакии, то Сиволобов, первым получив автомат, забыл обо всем на свете, кроме одного — что гитлеровцев надо бить беспощадно. И убивал он их по выбору, самых злых эсэсовцев, и чувствовал, как душа его освобождается от той ненависти, которую он накопил в лагере. И только на третий день, когда уже почти некого было бить, потому что десятки тысяч немцев сдались в плен, он вдруг спохватился и спросил Свистунова, который, видимо, находился в том же состоянии, как и Сиволобов:

— А где же Николай Степанович? — и они оба отправились к Петру Хропову, а когда нашли того, Сиволобов сказал: — Не у вас ли Николай Степанович?

— Да нет.

— Как же это так?

— А может, он получил какое-нибудь новое задание от Громадина? — неуверенно произнес Петр Хропов и дал распоряжение поискать Николая Кораблева в партизанских отрядах, а когда оказалось, что его нигде нет и что его никто за эти дни не видел, Петр Хропов, Сиволобов и Свистунов всполошились и, испросив разрешение у Готвальда, подобрали человек сто надежных партизан и отправились в лагерь…

В лагере они застали вот что: больные из пятнадцатого блока были пристрелены, бараки пусты, а в комнате, где заседал Бломберг, на столе лежала толстая папка с делом Николая Кораблева и заготовленное заявление. На уголке заявления рукой Бломберга написано: «Срочно расстрелять». Тут же лежал и протокол, в котором записаны только вопросы Бломберга и ни одного ответа Николая Кораблева. Затем справка врача: «Подсудимый не лишен дара речи. Он просто не хочет говорить, несмотря на все меры, принятые полковником Бломбергом».

Петр Хропов, Сиволобов, Свистунов и весь отряд долго искали труп Николая Кораблева среди убитых военнопленных и не нашли. Тогда Петр Хропов папку «Дело Николая Степановича Кораблева», протокол и заготовленное заявление с резолюцией Бломберга направил в Москву, и в центральной газете появились портрет Николая Кораблева и некролог за подписью видных деятелей партии и правительства.

И сейчас, войдя в комнату, где сидели Татьяна и Готвальд, Сиволобов невольно тронул газету, скомканную в кармане пиджака, и, шагнув к Татьяне, от волнения закашлявшись, хрипло произнес:

— Здравствуйте! Здравствуйте! Здравствуйте!

— Вы знаете, где Николай Степанович? — еще ничего не понимая, но чувствуя, что произошло что-то страшное, спросила Татьяна, не отрывая глаз от лица Сиволобова.

И Сиволобов бесхитростно, но, видимо, намеренно смягчая удар, рассказал ей, как он впервые встретился с Николаем Кораблевым на фронте, как ходили в атаку, как потом попали в село Ливны, как потом… Но когда он дошел до рассказа о лагере, вдруг начал нервно икать.

— И что же? И что же? — вскрикнула Татьяна.

И тогда Сиволобов, почему-то кинув злой взгляд на Петра Хропова, все так же нервно икая, вытащил из кармана газету, разгладил ее на столе перед Татьяной, сказал: