Мы подъехали ближе, и кучер придержал лошадей.

Армилов бегал среди толпы, потрясая револьвером, и орал, ругался на чем свет стоит. Люди отвечали ему тем же, и он злился еще больше. Напряжение росло. Я чувствовал, что люди ждут только повода, чтобы дать волю самым низменным инстинктам. Квартальные, приехавшие со мной, присоединились к оцеплению.

Я протиснулся к Армилову, наклонился к самому его уху, чтобы перекричать гул толпы, и сказал:

– Арестуйте самых буйных!

– Что?! – спросил тот, не разобрав мои слова.

– Арестуйте самых крикливых, посадите в повозку и увезите!

– Куда?!

– В тюрьму!

– Вы это серьезно? – Полицмейстер удивленно взглянул на меня.

– Абсолютно.

– Я всех их знаю лично!

– Они скажут вам потом спасибо.

– Неужели?

– Именно. Лучше в вашей кутузке посидеть, чем на каторгу пойти.

На лице Армилова читалось сомнение.

Он колебался, затем наконец просветлел лицом, словно нашел выход, и осведомился:

– Это приказ?

Этот господин решил переложить ответственность на меня. Что ж, ради бога. Мне с этими людьми не жить, детей не крестить. Найду убийцу и вернусь в Петербург.

– Считайте, что да, – сказал я. – Выполняйте.

Армилов кивнул, подозвал нескольких полицейских, указал им на людей, буйствовавших особенно отчаянно. Приставы кивнули, подозвали квартальных, без пользы надрывавшихся вокруг разбушевавшейся толпы, и начали протискиваться к мужчинам, выбранным Армиловым в зачинщики беспорядков.

В этот момент один из крикунов забрался на плечи товарища. Лицо его было красно, глаза возбужденно сверкали, правую щеку сводило судорогой.

– Братцы! – завопил он. – Доколе мы будем терпеть этих нехристей? Они убивают, воруют, превращают наших братьев в живых мертвецов! Хватит! Айда за мной – покажем, кто здесь…

Квартальные добрались до оратора, стащили его с плеч товарища и повалили на землю. Кто-то пронзительно заголосил. Толпа забушевала, заколыхалась.

– Не было бы беды! – пробормотал Армилов. – Зря мы это.

Я наблюдал за происходящим без особой тревоги. Никто не бросился выручать крикуна, которого полицейские уже подняли и с заломленными руками вели к повозке. Они приободрились, взялись за дело. Вскоре были схвачены еще несколько человек.

– Что ж вы творите, окаянные?! – крикнула какая-то женщина.

Толпа гудела, возмущалась, но проводить задержания не препятствовала – трусила. Мы подоспели вовремя. Всеобщее возбуждение не достигло еще той степени, после которой плотина самоконтроля и привычных табу рушится и ничто уже не в силах сдержать потока.

Впрочем, я рано обрадовался. В воздух вдруг взметнулся камень, описал дугу и ударился в плечо полицмейстера. Армилов сначала побледнел от злости, а затем побагровел. Он затрясся, рука потянулась к кобуре, но его подчиненные уже ринулись на смельчака, доставая на ходу револьверы.

Я обмер. Мне показалось, что сейчас случится непоправимое.

Кто-то из полицейских поднял руку и пальнул в воздух. Люди раздались, некоторые побежали прочь, другие попадали на землю.

В конце концов полицейские схватили еще пятерых мужиков и потащили к экипажам.

– В деревню! – крикнул полицмейстер, когда их усадили в два экипажа и заковали в наручники.