– Само собой. Да, как только буду знать, – повторила Гелас, нажала кнопку отбоя и уставилась на телефон, как будто перед ней была африканская мамба.
Том положил руку на ее колено и провел вверх по внутренней стороне бедра. Она еле заметно вздрогнула. Подалась к нему, но тут же отодвинулась и села.
– Журналист. Сказал – есть данные, подтверждающие, что Кнут отравлен.
Том похолодел.
– Отравлен?
Гелас кивнула, вскочила с постели и потянулась за халатом, висевшем на крючке у окна. Завязала пояс и подняла жалюзи. Посмотрела на заснеженный парк в свете ночных фонарей.
– Он сказал, что… – Она запнулась и посмотрела на Тома. В ее взгляде было такое отчаяние, такая безнадежность, что по спине побежали мурашки.
– Он сказал, что Кнут отравлен радиоактивным препаратом.
Том потряс головой, словно сбрасывая остатки сна, хотя уже, самое меньшее, полчаса как проснулся.
– Радиоактивным? Когда он был на «Форсмарке»? Может быть, там что-то…
Единственное разумное объяснение. «Форсмарк» принадлежит «Свекрафту». И Кнут, и он сам регулярно там бывали – произведенная на атомной станции электроэнергия составляет чуть не половину оборота компании. Но на «Форсмарке» техника безопасности – едва ли не главная забота руководства, да и не только руководства – всех сотрудников. Хотя, разумеется, экологические организации и противники ядерной энергетики утверждают: безопасность фиктивная.
Как мог Кнут подвергнуться облучению, и никто этого не обнаружил? На станции, где датчики понатыканы через каждые два метра?
Она присела рядом, погладила его по голове. Жест получился такой трогательный, что у него защипало глаза.
– Спасибо за вчерашнее, – тихо сказал он.
– Тебе спасибо, – она отвернулась.
Даже со спины видно, что напряженно размышляет.
– Журналист сказал, что «Форсмарк» ни при чем.
– Откуда ему знать?
– Его отравили полонием. На станции нет и следа этого элемента.
– Полонием? Я помню название… в честь Польши, родины Мари Склодовской. Но что это за штука – понятия не имею.
– Как и я, – кивнула Гелас. – И журналист мог приврать. Слышал звон, да не знает, где он. Но… ты же знаешь симптомы острой лучевой болезни?
Он не знал. К своему стыду. Хотя и работал на предприятии, эксплуатирующем ядерную станцию, мысль о возможном выбросе радиоактивности даже в голову не приходила. Но Гелас, похоже, знала все.
– Рвота, диарея, анемия, выпадение волос. Все совпадает.
– Но тогда… тогда где он мог подхватить эту дрянь? Где он мог подвергнуться облучению?
– Я не понимаю… – Гелас на каждом слове поставила ударение.
Айфон, который она так и не выпускала из рук, опять задребезжал.
– Гелас Дирави.
Добежала до постели и схватила блокнот.
– Нет-нет… я не могу ни подтвердить, ни опровергнуть. Я свяжусь с вами, когда буду что-то знать, – она кивнула собеседнику, который ее не видел, и начала быстро-быстро что-то писать.
Нажала кнопку отбоя и зазывно подмигнула Тому.
– Тебе лучше уйти. Мне надо звонить председателю совета директоров, а через четверть часа у подъезда появятся репортеры.
Том пошел домой. Он был довольно легко одет, во всяком случае, не для долгих прогулок, но холода не чувствовал. Из головы не выходили слова Гелас –