– Офигеть! – повторил Вадик. – Передайте ему от меня привет. Очень хочется его увидеть.

– В чем проблема? – удивился Энтин. – Он по-прежнему любит читать лекции с утра пораньше. Приезжайте в любой день к полудню в институт, зайдите на кафедру и увидите там моего отца. Он с понедельника по четверг в вузе, уезжает домой в четырнадцать часов.

– Офигеть, – словно заезженная пластинка, твердил Филиппов.

– Вадим Николаевич, – закричал мужской голос, – можно вас на минутку?

– Простите, – сказал Филиппов и отошел.

– Сто четыре года не так уж и много, – хмыкнул Энтин, – дедушка мой до ста двенадцати дожил.

Я молча вошла в подъезд, поднялась на пятый этаж и увидела открытую дверь квартиры.

В проеме стоял Макс.

– Все в порядке, – сказал он, – заходите, Моисея увезли, я один тут остался. Видела Вадика?

Последний вопрос определенно относился ко мне.

Я кивнула.

– Оказывается, он учился у отца Константина Львовича.

– Лев легенда, – улыбнулся Вульф, – замечательный педагог. Значит, так! Это точно суицид. У эксперта сомнений нет. Отравление. Никаких следов насилия. Зильберкранц сделал все возможное, чтобы не стали искать его убийцу. Оставил записку, написал ее сам. Положил на тумбочку у кровати пустую коробку от лекарства, под ней находился листок бумаги, на котором он, опять же собственноручно, написал: «Для ухода из жизни я использовал этот препарат. Прошу не ловить ведьм там, где их нет». Подписался, поставил число. Перед тем как уйти, он побрился, принял душ, надел чистую рубашку. Похоже, не нервничал.

– Решение принято, – подал голос Энтин. – Те, кто давно подумывает о самоубийстве, в последний день ведут себя спокойно. Он сообщил, по какой причине решился на этот шаг?

Макс отошел к окну.

– Оставил короткую записку: «Больше не могу. Устал. Болен». Без каких-либо объяснений. Мы с ним общались часто, но исключительно по работе. О личной жизни Моисея я почти ничего не знаю.

Вульфа прервал телефонный звонок. Муж вынул трубку.

– Слушаю. Ты уверен? Понял.

Макс положил мобильный в карман.

– Это Костин.

По его тону стало понятно: новость, которую сообщил Володя, не очень-то радостная.

– Что? – спросила я.

– Михаил получил список создателей нового лекарства, в составе которого есть яд зубоскала. Они сейчас тестируют препарат уже на больных, – мрачно произнес Макс, – перечень не очень длинный. Надо, конечно, проверить всех, я никого из упомянутых там не знаю. Никого, кроме…

Вульф замолчал.

– Ну, говори, – попросила я.

– Кроме Моисея Абрамовича Зильберкранца, – закончил муж.

Я прислонилась к стене. В голове заметались разные мысли. Моисей гениальный специалист. Вполне логично, что его пригласили участвовать в проекте, который связан с ядом. Моня был членом коллектива, который осуществляет экспериментальное лечение. Значит, он владел информацией про ящерицу, но уверял нас, что Аня получила дозу яда улитки. А Деревянкин, изучив анализы Славиной, сразу сообщил, что к чему. Возникает вопрос: почему Моисей Абрамович ошибся?

Деревянкин, блюдя цеховую солидарность, заговорил о том, что Конус и зубоскал могут вызвать похожие изменения в организме человека, трудно сразу понять, что к чему. Он явно выгораживал коллегу. Узок круг настоящих профессионалов, они все друг друга знают. Да, Деревянкин не живет в России. Но сейчас не прежние времена, когда советские ученые могли общаться с зарубежными коллегами только на международных конференциях, куда не всякого профессора из страны развитого социализма выпускали. Нынче-то с помощью интернета ты с любым легко поговоришь. Небось Юрий Петрович полагал, что Зильберкранц просто ошибся, но озвучивать свои мысли не стал. Блюдет цеховую солидарность. Я, кстати, решила, что наш приятель не такой уж эрудированный, раз не знал про опасную ящерицу. А еще мы с Максом прекрасно знали: Моисей всегда злится, если понимает, что накосячил. Профессор в этом случае делался раздражительным, даже злым. А когда мы с ним в последний раз общались, он именно так себя и вел. Вот Вульф и подумал: Моня ошибся, потом сообразил, что допустил оплошность, но признаться в этом не смог. Только информация о том, что Зильберкранц имел доступ к экспериментальному лекарству, меняет дело.