— Так я ведь предупредила! Я оставила ему записку, придавила ее противнем с кокосовыми пирожными. Он не нашел листок?

— Как видишь, не нашел. Может, он засыпал его фантиками от конфет.

— А что, он даже конфеты съел?

— Ага, под конец.

Мама улыбнулась, как девчонка.

— Так и знала, что он сластена!

Спустя несколько спокойных минут настал мой черед погладить ее по волосам.

— Мама, о чем ты хотела поговорить с Розой?

Мама смотрела вдаль, меж старых и новых домов, туда, где за холмы садилось солнце.

— О том, что только она может рассказать. О том, каким именем назвали Лоренцо. Остальное я вспомнила. Я все вспомнила, Чечилия.

В ночь, когда родился Лоренцо, ей было всего два года.

Я попробовала объяснить ей, что она не может помнить те события, что ее воспоминания неточные, навеянные: в два года ребенок слишком мал, чтобы осознавать, что происходит вокруг и внутри него.

Она ответила, что я неправа. Болезнь Альцгеймера дает шанс вспомнить даже самые далекие события из детства, особенно если они болезненные. Все, что требуется, — звук, заноза, молния, пронзающая настоящее на твоих глазах, как выпущенная из лука стрела. В мамином случае спусковым крючком стала сгоревшая кастрюля.

— Я просто забыла ее на плите, — призналась она, — но как только уловила резкий запах гари, вспомнила все, словно оно произошло вчера.

Так что я умолкла и стала слушать о произошедшем «вчера».

Она рассказала странную историю о подохшей день тому назад курице, которая ожила назавтра, правда, выглядела иначе, не такой, как Урания ее запомнила; о Розе, которая подарила ей крошечную коричневую шубку (может, отсюда мой дурной вкус к верхней одежде), и о том, как тетя надела ее и села на ржавый трехколесный велосипед; о курице, которая кудахтала и несла яйца; о том, как тем вечером семья ужинала фриттатой и как в конце концов одна из сестер уложила ее спать.

Ей снился кошмар. Она проснулась от ужасного грохота. Раскат грома, казалось, прогремел очень близко. Первое, что она увидела, — лицо своей мамы. Скорее всего, Урания расплакалась, а Бьянка хотела ее успокоить. Девочка почувствовала, как ее подняли с кровати — место, где она спала, было помечено желтой ленточкой, привязанной к изголовью, — но она не успокоилась. Мама издала странный стон, взяв ее на руки, как будто у нее что-то болело. Она была сильной, а Урания весила совсем немного в свои два года, несколько килограммов, и все же мама выглядела такой усталой… Урания заметила, что на руках она держала еще кого-то: младенца, ее младшего брата!

Было темно, но в доме слышался гул голосов, царила неразбериха, пахло дымом. Урания уткнулась мокрым носом в черную мамину шаль и в легком ошеломлении смотрела, как огонь охватывает ее дом.

В комнате, где они собирались за обеденным столом, кто-то суетился, но она не могла понять, кто именно: наверное, две сестры и папа, который пытался прибить пламя в углу большим шерстяным одеялом. Урания повернула голову, чтобы лучше рассмотреть их. Мама остановилась у двери, и Урания окинула взглядом комнату. Она посмотрела на старый комод, стоявший у родительской кровати, на котором мама с папой держали свечу и кувшин. На полке над ним хранили книги, четки, железную чашу для святой воды. Все сгорело.