Я на мгновение придержала гордость, разлившуюся во рту. Почти улыбнувшись, чуть не испортив этим прекрасную сцену гнева, которую мне хотелось доиграть до конца, я вдруг осознала, что подруга снова пошла учиться. В школе она всегда была блестящей ученицей, куда умнее меня. Интересно, какой факультет она выбрала. Однажды, когда пыль уляжется, я у нее спрошу.

— Слушай, я же сказала, мне пора.

— От тебя алкоголем тянет за милю. Меня жуть берет. Если бы твоя мама тебя увидела…

Когда она упомянула маму, у меня внутри зародился и вырвался наружу крик. Я оттолкнула свою подругу, свой костыль.

— Заткнись! Я сказала, заткнись. Мама пропала, и она прекрасно знает о моих проблемах, в отличие от тебя! А знаешь ли ты, что моя мама платила твоей, чтобы мы с тобой дружили? Никто тебе не говорил, правда? Без моей семьи вы до сих пор жили бы в фавелах[18].

Джада пристально смотрела на меня. Она молчала, хотя нет, она что-то говорила, но я не слышала, и проблема была не в моем слуховом аппарате: все мое естество окутало отвращение и осознание собственного уродства. Теперь я могу признать, что я не хорошая и что я больше не невидимка: я самый ужасный человек в мире, и меня зовут Чечилия. Приятно познакомиться.

Постепенно голос Джады дошел до меня, и ее слова взорвались между нами.

— Какой ты стала… какой же ты стала…

Теперь дороги назад не осталось. То, что я сказала, растворилось в воздухе и унесется в другую часть света, где кто-то прислушается к ветру из Европы и задастся вопросом, кто и зачем говорит такие ужасные слова.

У меня прорезался голос: он оказался не таким красивым, как мне хотелось бы, но не всегда то, что рождается на свет, совпадает с нашими ожиданиями.

— Я стала такой, какой ты меня вылепила. Какой вы меня вылепили.

— Чечилия, послушай, всегда есть выбор. Особенно если речь о взрослом человеке.

Я остановилась в дверях и насмешливо улыбнулась.

— Какой выбор?

— Между искренностью и стервозностью.

Я отвернулась и пошла прочь.

В поезде до Вероны я поняла, что не заплатила Ларе за тост и что еду без билета. Спокойно. Если кондуктор поймает меня, заплачу штраф.

Теперь я думала только о маме. Мне бы хотелось наконец признать то, что мы с ней знали всегда: в ее теле тлел уголек, один среди множества, от которого в любой момент мог заняться пожар. Болезнь Альцгеймера не обошла бы ее стороной, после того как добралась до Эвтерпы, Талии, Мельпомены и Терпсихоры. Мы пытались относиться к Урании по-прежнему — как к независимой, не нуждающейся в помощи женщине, которой она была всю жизнь… Мы обманывались. Болезнь Альцгеймера — чудовищная игра природы, и цель ее — нагнать на нас страха, как в детстве.

Поезд, автобус — тоже без билета — рассудок помутился в этой гонке. Только один образ остался четким: аккуратно причесанная мама в своем лучшем платье идет по незнакомому ей тротуару, держа под мышкой сумочку, и притворяется, что все в порядке, а на самом деле пытается найти дорогу домой.

Я мчалась по улочке к входной двери. Она оказалась открыта, и я, как лавина, ворвалась в зал, на кухню, звала маму, но ее не было. Кай сидел за столом, перед ним стоял поднос с кокосовыми пирожными, а в руках он держал сожженную кастрюлю. Он показал ее мне: дно почернело.