Время отхода ко сну, пожалуй, самое сложное за весь день, особенно для тети Талии. Дерзость, свойственная ей днем, мгновенно испаряется с приходом ночи, и тетя начинает свою личную битву с мучающим ее демоном: желанием вернуться домой.

— Отвези меня домой, — обращается она на диалекте к маме или Джаде каждый вечер. На глаза у нее наворачиваются слезы, в кулаках она сжимает одеяло.

— Ты дома, — отвечают ей, и после этих слов начинаются настоящие проблемы. Талия принимается либо плакать, либо злиться, пытаться улизнуть из кровати; какой бы ни была ее реакция, с каждым разом тетя ведет себя все хуже. Она щиплет за руку Мельпомену, которая пугается и начинает плакать и кричать. Или Терпсихора просит Талию бежать и умоляет сестру когда-нибудь вернуться за ней… Зачастую мы не знаем, как с ними справиться, и обещаем всем трем гоголь-моголь на завтрак, чтобы они угомонились.

— Отпусти меня! Мне нужно успеть домой к ужину! Мама будет меня ругать! Вы кто? Почему вы меня не отпускаете? Вы с немчурой? Где они, эти вонючие нацисты? Я ничего такого не делала! Мама!

Моя мама обливалась потом, пытаясь успокоить сестер в спальне, куда мы ради удобства поставили кровати трех тетушек.

Я подошла к постели Талии, погладила ее по седым кудрям и по лицу, испещренному легкими морщинами.

— Тетя, успокойся. Нет никаких нацистов. Здесь только я, Чечилия, — и подложила ей еще одну подушку. Тетушка не успокаивалась.

— А ты кто, Чечилия? Ты дочь дохтурши? Что ей от меня нужно… Перестань меня трогать! — Затем она сменила тон и начала умолять: — Ты живешь в Карриоле, правда? Можешь меня подвезти? Мне нужно вернуться домой к ужину, знаешь, мама будет кричать на меня, если я припозднюсь, комендантский час же…

Я присела на край кровати.

— Нет никакого комендантского часа, Талия. Не волнуйся. Мама не станет тебя ругать.

Так же поступала Джада: если она не знала, как угомонить тетушек, она просто им потакала, и они успокаивались. При мягком свете лампы с голубым абажуром я наблюдала за выражениями их лиц, за широко раскрытыми глазами, которые смотрели на меня, — любопытными, настороженными, недоумевающими. Мама причесала тетушек, собрала их мягкие серебристые волосы в низкие пучки и приколола к их основаниям разноцветные банты.

— С кем ты ехала? — спросила мама. Она не задала вопрос раньше, потому что была слишком взволнована моим приездом.

— Одна.

— Ох, ну… ничего себе.

Я понимала, что самостоятельная поездка — своего рода подвиг. Я даже не заметила, как сменила город и добралась до дома, и вот уже забочусь о тетушках. Ничего сложного. Мама раздавала тетушкам лекарства на ночь, я смотрела за ними, и мне хотелось улыбаться.

Тетушки глотали таблетки и запивали их водой из пластиковых стаканчиков, не глядя на меня. Я практически не сомневалась, что они считают меня медсестрой, тюремщиком или кем-то подобным.

— Тетушки…

Они перекинулись быстрыми взглядами, посмотрели на меня и снова друг на друга. Семьдесят лет три усталые синьоры черпали уверенность друг в друге.

— Тетушки, расскажите о том времени, когда вы были детьми.