Мы вошли внутрь, ступая с несвойственной нам осторожностью на яркий прямоугольник солнечного света, падающего на пол из открытой двери. Через заколоченное несколькими досками окно слева от входа тоже проникали лучи, исчезающие в тишине комнаты. Джада перекрестилась.

На противоположной стене угадывались очертания французского окна, но вместо стекол были вставлены крупные листы фанеры.

— Неужели ты совсем ничего не помнишь про дом? — спросила Джада. — Я имею в виду, может, ты помнишь, как вы приезжали сюда, когда ты была маленькая, или видела какие-нибудь фотографии?..

— Не знаю. Мы не бывали здесь лет пятнадцать. И тетя не любила фотографии. Кажется, я помню лестницу. И запах гари.

Я показала на огромное темное пятно на стене рядом с французским окном.

— Оно всегда здесь было.

Джада подошла ближе и принюхалась к стене.

— Пожар?

— Без понятия. Мне никогда не рассказывали.

Небольшой коридор вел в комнату поменьше: мы с Джадой решили, что здесь спали тети и моя мама в детстве, потому что там стояли две двуспальные кровати и две облупленные прикроватные тумбочки.

Достаточно ли места для пяти девочек? По тем временам — да. Обстановку дополнял высокий, во всю стену шкаф. Наверное, хозяйки комнаты часто ссорились, пытаясь ужиться вместе.

Они попробовали украсить комнатку, прикрепив к обветшалым деревянным изголовьям пять желтых ленточек, которые всё еще висели на своих местах. Я не тронула их. Испугалась, что рассыплются от прикосновения.

В большой комнате не было мебели, только основание кровати, изгрызенный термитами стул, такой же, как в детской, и сервант без посуды. На бежевой стене, у которой он стоял, бледнела тень. Громадный камин, выложенный камнем внутри и снаружи, был черен, из его холодного жерла свисала почерневшая цепь.

В комнате было два окна. Одно, заколоченное выцветшими деревянными досками, выходило на улицу. Другое, французское, было закрыто большими листами фанеры. Джада с легкостью убрала их, и мы увидели то, что когда-то, наверное, звалось внутренним двором.

— Здесь, скорее всего, был туалет, — строила я догадки, выйдя наружу. Высокие многоквартирные дома теснились на месте прекрасных полей, куда Эвтерпа когда-то убегала играть на губной гармошке.

Из комнаты девочек наверх вела очень шаткая деревянная лестница, которая упиралась в квадратный люк. Я впервые увидела чердачный люк, или мне так показалось, ведь на самом деле я бывала в доме прежде. В детстве мама брала меня в гости к тете. До меня дошло, что вот уже много лет я не ездила сюда по собственному желанию. Сердце болезненно сжалось от чувства вины, которое неотступно сопровождало меня здесь.

Мы поднялись на второй этаж, опасаясь, что ветхие ступени провалятся. Казалось, мы оскверняем древний дом своими кроссовками. Мы с Джадой вместе толкнули крышку люка, и она с грохотом упала на полированный плиточный пол. Забравшись на чердак, я поняла, что именно здесь тетя и жила, в маленькой комнате с покатым потолком. Я обвела взглядом кровать, кухоньку, разбросанные повсюду стопки книг, вешалку — точь-в-точь как у меня дома, — на которой я развешивала куртки. Несколько полок пустовало, обувь Эвтерпы была аккуратно расставлена в коробках вдоль стены рядом с люком. Над идеально заправленной кроватью чердачное оконце, еще одно низенькое окно было занавешено белоснежными шторами. В крошечную ванную комнату, отгороженную гипсокартонными стенами, умудрились втиснуть все необходимое, даже стиральную машину, на которой тетя разложила расчески, свежевыстиранные полотенца, красную помаду и телесного цвета лак для ногтей.