— Мне стыдно, что мы наврали ему с порога.

— Слишком хороший у него был кофе, чтобы отказываться. На днях вернемся и расспросим его подробнее. А когда все закончится, придем и расскажем правду.

Когда мы пересекали площадь, вымощенную таким светлым камнем, что в солнечном свете его белизна резала глаза, я огляделась. Похожая на хлебную муку пыль вилась в нескольких сантиметрах над землей, в ней терялись контуры площади, на которую выходили магазины и несколько заброшенных зданий.

Мне дома показались красивыми. Интересно, что бы они рассказали, умей говорить? Окна с рваными занавесками как прикрытые глаза, штукатурка на лице облупилась — свидетельство тяжелого прошлого или мяча, который бросал в стену ребенок лет десять назад. А то и все пятьдесят.

На другой стороне площади я заметила пристройку, соединявшую ветхий жилой дом с заброшенной портновской лавкой; на витрине все еще висела табличка.

— Подожди, — попросила я Джаду и, оставив ее с чемоданами, подошла ко входу.

Я вытащила носовой платок, окунула его в фонтан в центре площади, протерла руки и лоб. Разве может стоять такая жара в мае? Синьор Роберто вышел из бара и помахал нам. Цикады хором сливающихся воедино голосов отсчитывали секунды.

Я вспомнила одну из немногочисленных историй, которую рассказывала мне тетя Терпсихора ночами, когда мне не удавалось заснуть, и которая стала одной из моих любимых, — историю о цикадах.

Тетя Терпсихора, тетя Мельпомена и мама в тишине делали уроки за большим деревянным столом со следами сучков. Сестрам нравилось учиться, они не хотели бросать школу. Я никак не могла понять, почему все они очень рано перестали в нее ходить.

Эвтерпа и Талия первыми вышли на работу. В воскресенье днем они помогали бабушке Инес убираться, а потом убегали из дома: Талия гуляла с подругами, Эвтерпа уходила в поля за домом и брала с собой губную гармошку.

Только и всего. Нескольких звуков хватало, чтобы отвлечь сестер от уроков, — даже Терпсихору, которая обожала писать, даже Талию, которая отрывалась от зеркала и выходила во двор, не закончив прихорашиваться. Гармошка Эвтерпы была волшебной. Негромкая мелодия смешивалась со стрекотом цикад, растворялась в сумерках. Она была такой светлой, что у сестер мурашки бежали по коже, рассказывала тетя Терпси. Ей самой хотелось медленно танцевать под нее.

Девочки находили башмаки Эвтерпы у корней яблони. Они слушали сестру. Кто-то сидел в высокой траве, кто-то бродил вокруг дерева, собирая одуванчики, Терпси танцевала. Цикады подыгрывали Эвтерпе.

В пристройку вела темная, сливающаяся со зданием деревянная дверь, которая слегка выпирала наружу. Она была похожа на буфет или длинное заколоченное окно. В центре двери виднелись очертания закрытой квадратной задвижки, сантиметров тридцать в ширину и высоту.

Я протянула руку, мне хотелось коснуться необычного здания на площади, где тишину нарушали только ранние цикады. Но в последний момент испугалась, как пугаюсь, когда меня обнимают. И не стала ее трогать.

Звук, с которым дверь заскребла по полу, эхом прокатился по комнате на первом этаже. Мы стояли с чемоданами на пороге, вдыхали запах пыли и гари. Нас обдало волной прохлады, прокатившейся по ногам и рассеявшейся до того, как она добралась до улицы.