— Я хочу отписать тебе магазин пасты, когда окончишь институт.

Повисла напряженная тишина.

Работать в магазине… Там мне спокойно. Я родилась в окружении свежей пасты. Согласись я на мамино предложение, следующие сорок лет проведу, торгуя пастой.

Если я возьмусь управлять магазином, время для меня остановится. Я спрячусь там, как когда-то пряталась под столом, в моем лучшем убежище.

Через несколько лет за покупками начнут приходить дети нынешних клиентов, а синьора, которая заказывает анолини с шалфеем и сливочным маслом, не придет. Она живет одна, большая банка соуса в холодильнике у нее портится…

При этой мысли я вскочила на ноги и отступила к кухонной двери.

— Нет.

— Что значит «нет»?

— Я хочу сказать, что мне надо подумать. Насчет магазина. Мне еще нужно написать диссертацию.

— Спешить некуда. Документы подготовим позже.

Мне было необходимо выйти отсюда. Необходимо уйти подальше от маленькой комнатки, в которой остро ощущалась утрата, в первую очередь тети Эвтерпы. Рано или поздно я потеряю всех тетушек. Завтра мы будем читать завещание Эвтерпы, и, по крайней мере, тети с мамой отвлекутся от заботы обо мне и попыток наладить мою жизнь. От завтрашнего дня я ничего не жду. Я в принципе никогда ничего не жду.

Я легла в постель, не раздеваясь, рывком стащила съемную часть слухового аппарата и погрузилась в тишину. В голове навязчиво крутилась мысль, что мне никогда не вытащить аппарат, ту внутреннюю часть, которая позволяет мне по-настоящему слышать; ту, что мне вживили под кожу и что стала частью меня — частью, от которой мне никогда избавиться.

— Начнем, синьор и синьоры?

Нотариус склонился над кожаным портфелем и достал из него синюю папку. Он открыл ее перед присутствующими — мной, мамой, тетей Талией, тетей Мельпоменой, тетей Терпсихорой, дедушкой — и показал тонкую пачку бумаг. Кай спросил, хочу ли я, чтобы он остался со мной и поддержал, но остальные возразили.

— Только папе можно быть с нами! — воскликнула Талия, озвучивая какое-то семейное правило, согласно которому в определенных ситуациях никто из мужчин, кроме отца, присутствовать не мог.

— Эвтерпа Флавиани пришла ко мне восемь лет назад в здравом уме и трезвой памяти и с тех пор не переписывала завещание. Я засвидетельствовал подлинность ее подписи 19 апреля 1997 года.

19 апреля 1997 года. Ровно через год после того, как ей поставили диагноз — болезнь Альцгеймера. В то время тетушка была еще совершенно здорова и поэтому прекрасно отдавала себе отчет, какая жизнь ей предстоит.

Несколько месяцев спустя у тетушек Талии и Мельпомены проявились первые симптомы. Терпсихору болезнь затянула окончательно полтора года назад.

Тети строго оделись и сидели перед нотариусом, но я сомневалась, что они осознавали происходящее и понимали, что мы собрались из-за смерти их сестры.

— Веспасиан, Тит, Домициан, — перечисляла я про себя. Мне нужно было успокоиться.

— Я собираюсь дословно зачитать документ, который синьора составила с моей помощью. Когда я закончу читать его, буду готов ответить на любые вопросы и замечания. «Я, Эвтерпа Флавиани, родившаяся в Брешии 10 декабря 1929 года, передаю все свое имущество детскому приюту при монастыре в Брешии, которым руководят служанки милосердия святой Марии Крочефиссы Ди Розы. В коробке, которую откроет моя племянница Чечилия Флавиани, — нотариус поднял и показал обувную коробку, — лежат некоторые принадлежавшие мне вещи: я хочу оставить вам то, что, как мне кажется, лучше всего меня характеризовало. Что касается ключа, который лежит в конверте, — нотариус достал из папки почтовый конверт, положил его на стол и опустил на него руку. — Это единственное ценное наследство, которое я завещаю Чечилии».