— Но Джада заботится о тетушках… Она следит за тем, чтобы они принимали лекарства. Она гуляет с ними. Мы не можем уволить ее!

Мама предложила Джаде работать сиделкой после того, как мы с ней окончили школу. Джада заботилась о тетях с понедельника по пятницу, с девяти до четырех и только в августе уезжала в Бразилию навестить оставшихся там родных.

— Мы не станем ее увольнять. Но я не могу больше платить ей за целый рабочий день.

— Тогда урежь немного зарплату. Она все равно останется. Ты забыла, как прекрасно Джада помогала тете Эвтерпе, когда она в конце концов переехала к нам? Смешила ее, надевала ей носки, покупала журналы о кино. Ты знаешь, насколько важно это было тете, ведь она уже плохо двигалась… Раньше она ходила в кино минимум раз в неделю! Джада все знала и приносила ей журналы про актеров… Она делала все, что… что…

Что должна была делать я? Я Джаде в подметки не гожусь, а ведь речь о моей семье. Ее увольнение скажется на всех нас.

— Чечилия, я прекрасно знаю, как ты дорожишь Джадой. Я не собираюсь ее увольнять, просто поменяю график работы. Я уверена, она поймет.

— Не неси чушь.

— Чечилия, перестань…

Я отодвинулась от стола, потянув за собой салфетку и нож.

— …и не говори со мной таким тоном.

Тюк.

Тюк.

Тюк.

Я пристально посмотрела на маму. Она снова чистила яйцо.

Наконец она закончила и положила белое блестящее яйцо на ложку.

— Почему ты обсуждаешь со мной ее увольнение? Я имею в виду на самом деле. В чем настоящая причина?

Мама жалобно посмотрела на меня снизу вверх.

— Присядь, ну же. Ты всегда полагалась на нее, а теперь…

— Я поняла. Дело в моей глухоте. Сначала ты позаботилась о том, чтобы она осталась со мной рядом после школы, потому что боялась, что я буду одинока…

— Все не так, — попыталась прервать меня мама.

— Потому что у меня не было друзей. А теперь ни с того ни с сего я должна стать самостоятельной! Тебе невыносимо видеть двадцатидвухлетнюю дочь, которой не светит карьера, — так, что ли? «У нас крепкая семья. Мы всегда обходились без чьей-либо помощи, женской или мужской…»

Мне только и оставалось, что плеваться желчью. Не умею выяснять отношения. Мне никогда не давали шанса научиться. Именно поэтому во время ссоры я могу припомнить серьезную обиду, которая болезненно гложет меня, и слово за слово атмосфера накаляется.

А если разбить тарелку, чтобы стало ясно — я говорю серьезно? Я положила руки на стол, надеясь взять подходящую по форме и размеру тарелку. Остановилась на маленькой. Даже изрядный запас злости не придал мне смелости.

— Чечилия, мне неприятно тебе это говорить, но ты ведешь себя как ребенок.

— Так я и есть ребенок! Девонька, вы же так меня называете. Полюбуйтесь на плоды ваших трудов. Двадцатидвухлетняя простофиля, девчонка. Тетя Эвтерпа была права. А теперь ты собираешься уволить Джаду. Уволишь ее с места сиделки или моей подруги? Давай, выкладывай!

— Я не буду ее увольнять, Чечилия! Мне шестьдесят два года, и то недолгое время, что мне отпущено прожить в здравом уме, я намерена посвятить своим сестрам, понимаешь ты или нет?

Да, я прекрасно понимаю, но спокойнее мне не становится.