Пауза затягивалась, и Иван почувствовал тяжесть рюкзака. Кто знает, что у него на уме? А вдруг пальнет?!

Но внезапно дубовое лицо смягчилось и расплылось в улыбке.

— Гляди, и правда журналист! А я уже хотел тебя в расход пустить, — дед скрипуче рассмеялся. — Да опусти ты руки, дурко! Пошутил я…

Старик опустил двустволку, постоял несколько секунд, будто чего-то выжидая, потом недоверчиво встряхнул головой.

— Чего пришел-то? Вон сколько времечка протикало! Какая нужда Миколу Проховыча искать? И как нашел-то?

— Через Беляну… Она вот гостинцев передала… А привез меня этот, Радимка…

— А, полоумный этот! — Проховыч усмехнулся. — И на кой я тебе вдруг понадобился? Чего вы все вдруг зашевелились?

— Кто «все»? — не понял Черепахин.

Чувствовал он себя, мягко говоря, довольно неспокойно. Начинало смеркаться, и если дед Микола пошлет его на три буквы, то даже их найти в ночном лесу будет крайне трудно. Гораздо трудней, чем топкое болото.

— Статью опять написать хочу…

Проховыч одобрительно кивнул и ловко закинул ружье за спину.

— Ладно. Пошли в дом.

Иван с облегчением перевел дух, поправил рюкзак, повернулся и первым пошел вперед. Кусты расступились, открывая надежно спрятанное жилище, и Иван опять замер. На крыльце, угрожающе напружинившись, стоял волк, в упор разглядывая пришельца. Ни лая, ни рычанья, толстый, похожий на полено хвост, не по-собачьи неподвижно торчал сзади и только немигающеупертый взгляд желтых глаз неотрывно держал Черепахина на прицеле.

«Не может быть! Неужели и вправду оборотился?!»

Иван обернулся. Нет, дед Микола так и шел сзади.

— Свои, Серега! — бодро крикнул он и пояснил: — Не бойся, Серый — полукровка. Папаня у него волчок, это точно, потому Серый на волка похож. Да и по натуре — настоящий зверь. Без дела никогда не брешет, а уж если прыгнет — все, кранты, так глотку и перехватит! А все понимает, как человек… Я его иногда к Беляне посылаю с гостинцами. Привяжу на шею, он и относит. Сторожи, Серега!

Зверь, мягко соскочив с крыльца, пропустил людей в дом и опять улегся у двери.

Жилище Миколы чем-то напоминало избушку Беляны, только выглядело более аскетично. Деревянные стены, деревянные пол и потолок, явно самодельный длинный дощатый стол и длинные широкие лавки — тоже самодельные. А неприятный нежилой дух отсутствовал начисто: большая печь в углу испускала расслабляющее тепло и свежий запах горящих поленьев.

— Сидай, Иван, вечерять будем!

Дед Микола запалил керосиновую лампу. На стенах появились огромные тени, одна рылась в мешке.

— А у меня подарки имеются! — торжественно объявил Иван, с улыбкой вытаскивая из рюкзака банку какао и литровку «Столичной». Заметив, как молодо сверкнули глаза деда, тут же поставил рядом вторую.

— Твой корень в пень! — оживился Микола. — Заводская!

Водку дед любил только «Столичную», а к самогону, который в его запасниках водился в неимоверных количествах, относился, как к повседневной еде или лекарству — для здоровья нужно, но настроения не поднимает.

Стук поставленных на стол больших бутылок подействовал на хозяина, как выстрел стартового пистолета. Длинным ухватом он вытащил из печи чугунный горшок, снял крышку и по избе сразу же пыхнул густой аромат тушеной утки.