Ян подъехал к камину, пошуровал в нем кочергой, собирая в кучу развалившиеся уголья окончательно прогоревших дров, добавил в топку несколько поленьев и вернулся на прежнее место, рядом с креслом Марианны, в охраняющий их уединенность желтый круг света торшера.

– Я потрясена твоим рассказом, – тихо призналась Марьяна, посмотрев ему в глаза. – У меня такое ощущение, словно я была с тобой там. А когда представила себя на твоем месте… заживо погребенной… – У нее вдруг перехватило спазмом горло, подкатили слезы к глазам. – Это… это не то что невозможно пережить, это даже представить смертельно страшно. Когда ты приходишь в себя, открываешь глаза и осознаешь, что находишься в кромешной темноте, практически не можешь дышать и совершенно обездвижен. Вот так примерила на себя и поняла, что я не наделена такой силой воли и таким духовным мужеством, как ты, чтобы противостоять столь убийственным обстоятельствам. Я бы просто погибла, и мои последние минуты были бы ужасными и мучительными, в дикой панике и безысходном отчаянии.

– Не думаю, – возразил ей Ян. – Как показывает практика, человек очень мало знает самого себя и даже не догадывается, на что он способен на самом деле. И поражается открывшимся в нем чертам характера, способностям и возможностям, попадая в экстремальные ситуации. Тебе не раз приходилось проходить довольно жесткие испытания, и проходила ты их с потрясающим мужеством и самообладанием. А для этого как минимум надо иметь неслабый душевный стержень. Так что уверен, ты бы справилась.

– Не стану спорить, хотя у меня иное мнение на этот счет, – не согласилась с ним Марьяна. – Я хотела сказать, что благодарна тебе за откровенность.

– Мне кажется, я переусердствовал в подробностях, невольно придав своему рассказу излишней мелодраматичности, – заметил Стаховский.

– Мне так не показалось. Наоборот, ты был довольно сдержан в описании своих переживаний. Особенно когда рассказывал о том, как тебе приходилось привыкать к новой действительности и жизни в инвалидной коляске.

– Знаешь, первый раз с момента потери ног я хочу, чтобы мне реально посочувствовали, – усмехнулся Ян, протягивая ей руку, и уточнил с прямым сексуальным намеком: – Очень действенно и горячо посочувствовали.

И Марианна, вложив ладошку в его ожидающую руку, рассмеялась своим уникальным, похожим на хрустальный колокольчик смехом. А Ян притянул ее к себе, усадил на колени и поймал этот тихий смех своими губами.

Домой Марианна вернулась где-то около половины шестого утра.

Правда, у ворот своего участка она оказалась намного раньше, где-то за полчаса до этого, но они со Стаховским настолько увлеклись друг другом, что никак не могли расстаться и все целовались распоследним прощальным поцелуем, как подростки с передозировкой сексуальности, прерывались и начинали заново «прощаться». Пока Ян не заметил, что Марьяна уже поеживается от холода. Снял ее со своих ног, поцеловал, на этот раз уж точно последним коротеньким поцелуйчиком в губы, и отпустил, помахав рукой, когда она обернулась и посмотрела на него, проскальзывая в калитку ворот.