В статусе убийцы-насильника-педофила.
Просвещенные бесконечными ментовскими сериалами, жители нашей страны отлично понимают, что ждет человека с такой статьей на зоне. Лазарева спасло от смерти, но не от полного пакета издевательств лишь то, что он доктор, не лишенный врачебной лицензии. Да еще то, что через пару лет, оценив мужество и стойкость, с которой «лепила» противостоял и выносил издевательства, которым его подвергали зэки, «смотрящий» зоны, вор, уж в законе там или нет, бог ведает, но главный в том «содружестве» мужчин, сделал «запрос» через братву по делу Миши, а получив ответ, дал отмашку доктора больше не гнобить, понимая, что он к этому делу не причастен никаким боком. И сделал-то это не по доброте душевной и по законам каким-то там воровским, а лишь потому, что лепила реально спас ему жизнь, когда вор загибался от перитонита.
Вот первым делом, которым занялся Ян, когда полностью укомплектовал для работы необходимым оборудованием кабинеты квартиры и дома, это решение вопроса Михаила. Талант, азарт, огромные познания, непростые умения, знание законов и систем работы юридических контор, судов, госучреждений и прочая, прочая – и Стаховский запустил механизм пересмотра дела.
От Михаила потребовалось только собственноручно написанное заявление. Кстати, далеко не первое. А дальше все сделал Ян, не выходя из дома: заявка на проведение ДНК-теста и более тщательное изучение вещдоков криминалистами вдруг обнаружились в компьютере полицейского управления, постановление о пересмотре дела легло на те начальственные столы, на какие требовалось, и так далее, так далее. Через полгода Мишу освободили, реабилитировали, восстановив во всех гражданских правах, полностью сняв с него судимость и обвинения. Не извинились, но компенсировали материальный ущерб, правда, в минимальных величинах. Выпустили – и хватит с тебя.
А Лазареву на самом деле настолько «хватило», что вернуться к обычной полноценной жизни, встроиться в нее человек не смог. Жена бросила Михаила еще во время судебного процесса, детей нет, родные… Ну, родные, понятно, на его стороне и готовы помогать всем, чем возможно. Только уже невозможно было помочь – что-то сломалось внутри человека, изменилось безвозвратно в психике. Попал в тюрьму здоровый, полный сил, уверенный в своей невиновности и правоте доктор тридцати девяти лет, а вышел через девять лет старик, опустошенный душой.
И в медицину не смог вернуться.
Пришел к Стаховскому поблагодарить за освобождение с бутылочкой коньяка, как водится. Ян отказать не мог, хоть не пил практически, тем паче крепкие напитки, но тут такой случай, не откажешься, накрыл стол по-быстрому, пригласил гостя к разговору неспешному. Что почувствовал в нем Михаил, что узрел невидимым внутренним взором, он никогда не признавался, но разоткровенничался неожиданно с Яном, приоткрыл душу, излил больное. И попросил:
– Возьми меня к себе.
– В каком смысле к себе? – не сразу понял Ян.
– Работать, хоть кем. Водилой, сторожем, домработником, дворником-садовником, все равно. – И признался: – Не могу я пристроиться, понимаешь, Ян. Куда ни приду, все что-то спрашивают, смотрят сочувственно или, того хуже, брезгливо. А я даже разговаривать толком не могу с людьми, даже с родными: с матерью, отцом. Нет душевных сил. Так что, Ян Валерьевич, раз уж ты меня вызволил, то вызволяй, Христа ради, до конца.