Поубеждали Левка с Гариком руководство курорта, поспорили, надавили и составили новый маршрут, как утверждали спасатели, более безопасный, чем тот, который они наметили изначально.

«Ну лады, мы тихонько», – пообещали Левка со товарищи и отправились на подъем в гору. Пехом, понятное дело, от высшей точки начала официальных трасс, куда прибывает канатная дорога, и вверх в горушку своими ножками со всей снарягой на горбе. Конечно, взыграло в мужиках лишнее ретивое да понты неуместные, и от намеченного инструкторами маршрута они отклонились, пусть ненамного, но все ж таки отклонились. Взобрались на вершину, которую наметили, постояли, любуясь, вбирая в себя необыкновенной красоты панораму – высокое, бесконечное насыщенно-голубое небо, яркое солнце, освещавшее заснеженные белые вершины, темно-зеленый лес внизу и звенящая, абсолютная тишина.

Постояли, подышали. Ну ладно, что – погнали?

И погнали, поорав от удовольствия на старте. А следом за ними, с задержкой в полминуты, стартанула и она – Лавина. Именно так, с большой буквы.

Мужики, врубившись в момент, во что вляпались и что происходит, позабыв про всякий выпендреж, понты и свою непомерную лихость, летели рисково по самой возможной кратчайшей траектории, уносясь из-под белой смерти, неотвратимо надвигавшейся на них.

Они были очень быстрыми, очень. Но лавина была быстрее.

Когда Ян понял, что ни хрена не успевает, что его вот-вот накроет, скрипя связками и сухожилиями на ногах, входя в рискованный острый угол поворота, он рванул вбок. Кинулся в сторону от лавины, несущейся со скоростью разогнавшегося болида Формулы-1 между двух горных хребтов в долину, и летел, летел, выкладываясь на пределе всех сил, озираясь назад, на неотвратимо надвигающегося белого монстра, уже закрывшего своим огромным телом солнце. И четко осознавал, что не успевает, не успевает…

И это необъятное стремительное белое тело втянуло его в себя, словно заглотнуло в нутро заведенного огромного миксера.

– Ты был в сознании, понимал, что происходит, когда оказался под лавиной? – тихим голосом спросила Марианна, полностью окунувшись в его рассказ, чутко резонируя с его эмоциями.

– Нет, – выдохнул Ян, улыбнувшись ей ободряюще одними уголками губ. – Меня так болтало в том «миксере», что вышибло дух на какое-то время. А когда пришел в сознание, то обнаружил, что полностью обездвижен и зажат со всех сторон.

Остановил себя, замолчал. Перевел взгляд на прогорающие дрова, погрузившись во что-то глубоко личное и очень непростое…

– Ты понимал, что можешь погибнуть? – совсем уж тихо произнесла Марианна, сочувствуя, пропуская через себя, через сердце его трагедию, и прошептала следующий вопрос: – Понимал, что умираешь?

– Да, – перемолчав, продолжая смотреть на огонь, коротко ответил Ян.

– Страшно? Умирать было страшно? – прошептала она непростой вопрос. Чувствуя каким-то наитием, чем-то необъяснимым, что должна задать ему эти вопросы, что его ответы, его рассказ – это освобождение, что ли.

Он молчал. Секунды, капая, уходили в прошлое в повисшей тишине, тягучей от невысказанных напряженных эмоций, разбиваемой лишь гулом ровного пламени в камине и потрескиванием дров, на которых застыл взгляд задумавшегося Яна.