А Элли спросила:
– Ну а ты? Чем ты занимался?
– Только своей скучной работой, – ответил я. – Еще побывал на скачках и поставил кое-какие деньги на аутсайдера. Ставка – тридцать к одному. Всё поставил, до последнего пенни. И аутсайдер выиграл, да как! Кто сказал, что мне не светит удача?!
– Я рада, что ты выиграл, – сказала Элли.
Однако сказала она это без особого энтузиазма; ведь поставить всё, что у тебя есть на этом свете, на аутсайдера и выиграть с этим аутсайдером в ее мире ничего не значит. Совсем не так, как в моем.
– А еще я пошел и повидался с матерью.
– Ты практически никогда не говорил о своей матери.
– А зачем?
– Разве ты ее не любишь?
Я задумался.
– Не знаю. Порой думаю, что – нет. В конце концов, ведь, взрослея, человек перерастает своих родителей. Матерей и отцов.
– Думаю, ты ее любишь, – возразила Элли. – Иначе ты не говорил бы так неуверенно, что нет.
– Я ее побаиваюсь, – признался я. – Она слишком хорошо меня знает. То есть знает мои самые худшие стороны.
– Ну кто-то же должен, – утешила Элли.
– Что ты этим хочешь сказать?
– Кто-то из великих писателей сказал, что ни один человек не бывает героем в глазах своего слуги[14]. Наверное, надо бы, чтоб у каждого был свой слуга. Иначе будет очень тяжко постоянно поддерживать в людях хорошее мнение о себе.
– Ну, Элли, у тебя и идеи! – воскликнул я и взял ее руку в свои. – Ты все обо мне знаешь?
– Думаю, да, – ответила она, сказав это очень спокойно и просто.
– Я никогда тебе много про себя не говорил.
– Ты имеешь в виду, что вообще ничего не говорил. Ты всегда захлопывался, словно раковина. Но это другое. Я очень хорошо знаю, какой ты – ты сам.
– Не уверен, так ли это, – произнес я и продолжил: – Сказанное вслух, это прозвучит довольно глупо, но… Я люблю тебя, Элли. Кажется, говорить об этом поздновато, верно? То есть я хотел сказать – ты ведь давно это знаешь, практически с самого начала, ведь так?
– Да, – ответила Элли. – И ты ведь это про меня тоже знал давно, разве нет?
– Проблема в том, – сказал я, – что нам теперь с этим делать? Все будет не так просто, Элли. Ты хорошо знаешь, кто я такой, чем занимался, какую жизнь вел. Я пошел повидать мать и снова видел ту узкую, мрачную, респектабельную улочку, на которой она живет. Этот мир не похож на твой, Элли. Не знаю, сможем ли мы когда-нибудь заставить их встретиться друг с другом.
– Ты мог бы отвести меня познакомиться с твоей матерью.
– Мог бы. Но, пожалуй, не хочу. Это прозвучит довольно сурово и, думаю, на твой взгляд, даже жестоко, но, видишь ли, нам – тебе и мне – предстоит поразительно странная жизнь вместе. Это должна быть совсем новая жизнь, она должна стать «местом встречи» – той почвой, где смогут встретиться мои бедность и невежество с твоими деньгами, культурой и знанием жизни общества. Мои друзья станут считать тебя зазнайкой, твои друзья сочтут меня не подходящим для приличного общества. Так что же мы предполагаем делать?
– Я скажу тебе, и скажу совершенно точно, что мы предполагаем делать, – заявила Элли. – Мы будем жить на Земле цыгана, в новом доме – в доме нашей мечты, – который твой друг Сантоникс для нас построит. Вот что мы будем делать. – И она добавила: – Сначала мы поженимся. Ведь ты это собирался сказать?