– Можете раздеться, мешать не буду.

Закрыл дверь и встал рядом с купе. По коридору шастало множество народу. Думаю, у нас есть ещё и четвёртый пассажир, но его тоже прогнали, и он где-то отсиживается. Если мозги есть, придёт, а нет, так нет. Поезд не проходной, тут формировали, так что и пассажиры только-только занимали места.

Перрон медленно поплыл назад, а ветерок принёс клубы дыма от паровоза. Заметив, что поезд тронулся, я довольно кивнул. Прощай, Казань, я буду тебя помнить. Соседка позвала в купе, так что, отбросив все мысли, я вошёл и устроился на своём месте у окна, представился сам, а они – в ответ. Так я узнал, что мать и дочь Мышкины едут в Москву к мужу и отцу, который лежит в столичном госпитале. Посочувствовал им, приободрил (главное, живой), рассказал пару баек из фронтовой жизни, чем ещё больше расположил к себе соседок. Когда они начали накрывать на стол, разворачивая свёртки с едой, я решил поучаствовать в застолье. Не знаю почему, но у многих пассажиров рефлекс: поезд тронулся – нужно достать запасы и подкрепиться. Другие, видя это или чуя запах, тоже достают, и уже через полчаса после отхода от перрона весь вагон принимает пищу. И можете быть уверены, что в других вагонах то же самое.

Так вот, я решил встать, сходить в тамбур, если он свободен от курильщиков, там незаметно достать провизию и присоединиться к столу, как вдруг дверь отошла в сторону, и в проёме показалась небритая харя:

– Тут свободно?

– Если билет есть, то конечно.

Дверь захлопнулась, даже излишне сильно. Я встал и поправил складки френча: он не парадный, а вроде гимнастёрки, поэтому ремень сверху и сгоняешь складки назад. К слову, в марте этого года были отменены звания интендантов. Я был техник-интендант второго ранга, а теперь – лейтенант интендантской службы, так и в удостоверении записано. Выходя из купе, я сказал:

– Сейчас горячего принесу. А таких безбилетных попутчиков не пускайте. Если что, я скоро вернусь.

Даже в коридоре на узлах сидели люди, в тамбуре – тоже, так что я туда не пошёл. Пришлось в угол лицом встать и, подняв руки на уровень груди, вызвать два армейских котелка. От обоих шёл пар. В одном – уха, в другом – чай. Брать чай у проводника я не хотел: мало ли как тот пожелает нам отомстить. С котелками в руках я вернулся в купе и постучал ногой: руки-то заняты. Открыла Ольга, дочка Марии Мышкиной.

В купе появились два новых лица; проходя к столу, я мельком взглянул на них. Парень, по виду студент, и девушка (похоже, они пара) сидят обнявшись. Из вещей – саквояж и потасканный армейский сидор. Мария сразу развеяла моё недоумение: мол, билет у них есть, но один на двоих. Их полка – верхняя, надо мной. Я не возражал: их дело ехать вдвоём, могут и втроём, если пожелают; главное, чтобы мне не мешали. Примерно это я и озвучил. А котелки Марии передал, раз она решила взять на себя шефство над общим столом. Хлеба я не брал: целый каравай у Мышкиных был. Новые соседи тоже присоединились к столу. Варёная картошка была и – о, чудо! – копчёная колбаса, целый круг. Недолго думая, мы приступили к еде: кто у стола сидел, кто просто рядом, держа тарелку на весу; тарелки Мышкиным принадлежали. Когда все поели, я разлил чай из котелка по стаканам и обратился к Марии: