Когда звон колокола над разрушенной Рязанью утих, из толпы послышался срывающийся голос:

– Братие, вознесем Господу молитву за упокой души тех, кто погиб от руки поганых нехристей. Да смилостивится над нами Святый Дух и оградит от всякого зла.

Коловрат высмотрел говорившего и узнал молодого дьякона из Спасского собора. Его ряса была порвана и в нескольких местах обгорела, одна рука висела на перевязи из грязной тряпицы, а всю правую сторону лица покрывала сплошная кровавая корка. Дьякон был еще молодой, наверное, лет двадцати с небольшим, но в его голосе слышалась уверенность, которой нынче так не хватало рязанцам.

Вокруг него собралось несколько десятков людей. Они опустились на колени, прямо в истоптанный, серый от золы снег, и склонили головы. Дьякон осенил себя крестным знамением и нараспев начал:

– Помяни, Господи Боже наш, в вере и надежди живота вечнаго новопреставленного раба Твоего…

Над молящимися пронесся нестройный гул – люди называли имена погибших родственников, друзей и близких. Послышались сдавленные рыдания.

Поколебавшись пару секунд, Коловрат спрыгнул с коня и тоже подошел к пастве. Видит Бог, ему было о чем помолиться. Опустившись на колени, он прикрыл глаза.

– …и яко благ и человеколюбец, отпущаяй грехи и потребляяй неправды, ослаби, остави и прости вся вольная его согрешения и невольная…

Евпатий изо всех сил сжал рукояти мечей, висящих с двух сторон у него на поясе. «Господи, помоги мне. Не жизни у тебя прошу, не богатств и почестей. Дай только время отплатить поганым нехристям за пролитую кровь земляков, за город, от которого не осталось камня на камне, за смерти близких».

– Яко Ты еси воскресение и живот, и покой рабам Твоим…

Запнувшись, Евпатий Львович хрипло прошептал:

– Анастасии, отроковице Ждане, во крещении Марии, отроку Иоанну…

Перед глазами замелькали образы, от которых сердце болело так сильно, будто его жгли каленым железом. Ждана, перемазав мукой личико и волосы, старательно лепит из теста неведомых зверюшек. Ваня с криком выпрыгивает из-за занавески у печи и «страшным волколаком» кидается Коловрату на спину, а потом заливается радостным смехом. Настя сидит у постели, смотрит ласково. Улыбается, держит в руках деревянную свистульку. Прижимается всем телом, гладит мужа по волосам, горячо целует, хихикая от того, что борода щекочется…

Картины из прошлого хлынули сплошным потоком, затягивая Евпатия в бешеный водоворот. Господь отмерил ему так много счастья, подарил все, о чем можно мечтать. И даже провалы в памяти не омрачали жизнь сколько-нибудь ощутимо, потому что дома всегда ждала Настя, возились дети, пела тягучие песни Лада. Ворота и двери дома все время хлопали от множества гостей, посыльных и посетителей, на столе стояли блины, а в душе царили покой и любовь… Теперь ничего этого не осталось.

Чувство необъятной ледяной пустоты свалилось на Коловрата мельничным жерновом, смяло, поглотило всего целиком, не давая дышать. И когда уж не осталось никакой мочи сопротивляться, откуда-то рванулся истошный женский крик:

– Орда! Орда вернулась!