На площадь Коловрат выехал уже внешне спокойным и сосредоточенным. От давешнего безумия не осталось и следа, только глаза боярина потемнели, а в углах рта залегли горькие складки.

На площади его встретили многоголосый плач и стенания. В сгоревшем городе все-таки были те, кому удалось выжить. Дружинники отыскивали их и приводили или приносили на площадь. Но слишком многих Рязань потеряла, слишком велика была скорбь. Боярин смотрел на жалкие крохи, оставшиеся от населения княжеской столицы, и молил Господа даровать ему силы. Чтобы хватило вбить золу, толстым слоем покрывшую рязанские улицы, поглубже в глотку и самому Батыю, и всей его Орде. Чтобы наелись они от земли русской на веки вечные. И пусть не выйти ему живым из этой битвы, но нет богоугодней смерти, чем смерть за свою землю.

– Евпатий! – окрикнул кто-то Коловрата. Тот оглянулся и увидел спешащего к нему Каркуна. Ратник хромал, голова у него была перевязана, но тонкие губы все так же кривила усмешка.

– Здрав будь, боярин, – выдохнул Каркун и крепко обнял друга.

– Рад, что ты жив.

– Хотел бы и я этому порадоваться, да не выходит, – взгляд ратника потемнел. – Если б не треснуло меня горящим бревном по башке, я б тут с тобой не беседовал, а лежал вместе с нашей дружиной у княжьего дворца и знал бы, что выполнил свой долг, как полагается. А так…

– А так ты сможешь еще своей родине послужить, – перебил Каркуна Евпатий Львович. – Татарский нехристь на Владимир идет, и я хочу, чтобы весь путь был усеян их трупами. Господь не допустит, чтоб эти нехристи безнаказанно русскую землю топтали.

Каркун внимательно посмотрел в глаза Коловрату и кивнул.

Выживших набралось уже несколько сотен, и хотя многие среди них были немощными стариками, детьми и слабыми женщинами, многие страдали от ран, – все пытались помочь, кто чем может.

Первым делом вытащили из-под обломков соборной церкви колокол и повесили его на специально сбитых козлах.

– Нужно в набат ударить, чтоб все, кто спасся и кого дружина не нашла, поняли, что мунгалы оставили Рязань. Потом разошлем дозоры, узнаем, есть ли живые в соседних городах и селах, – сказал, подходя к Евпатию, княжич Ингварь. – Раньше всего снарядим отряды в Красный и Пронск. В Красном же Евпраксия с сыном Федора…

– Они пали, – мрачно ответил Коловрат.

– Откуда ты знаешь?

– Знаю. Господь показал.

Ингварь Ингваревич посмотрел на боярина долгим взглядом.

– Евпатий, я понимаю. Мы все родных потеряли, но нам нужно собраться с силами, похоронить мертвых, отстроить Рязань.

– Для чего? – Коловрат резко повернулся и тяжело взглянул в глаза княжичу. – Все умерли, и нам жить незачем.

– Ты что говоришь?

– Погляди вокруг, княжич. У нас ничего не осталось, только пепелище да горы трупов. Мертвым уже не поможешь, зато мы можем зайти Батыю в тыл – он уж точно не ждет этого. Из сожженного-то города. Атакуем его и сколько сможем с собой мунгал заберем.

– Да ты рехнулся, Коловрат! Это же верная смерть, да и людей у нас почти нет. Кого ты собираешься в дружину взять – стариков, детей и баб?

– Мужей у нас сотен пять наберется…