– Огневица боярина мучит – и в главе, и в утробе, и в членах. Надобно кровь пускать, да боязно – больно слаб. Посередь живота и смерти стоит. Тут только Господу молиться, иной помощи нет.

Ингварь хмуро кивнул и ответил, не сводя глаз с Евпатия:

– Иной помощи и не надобно. Вера и молитва любую рану исцеляют и любую хворь изгоняют.

Лекарь вздохнул и забормотал что-то неразборчивое, гремя своей утварью. Евпатий вдруг вспомнил свое видение: безбожная рать, Апоница с телом княжича на руках, Евпраксия… Он старался заговорить, но язык ходил во рту тяжело, как мельничный жернов:

– Федор… Настя… Живы? Стоит ли Рязань? Батый – пес предатель! Нужно спешить, собирать ратников на помощь!

И сызнова попытался сесть, но Ингварь опять удержал его. Старик лекарь снова покачал головой и поднес к его губам плошку с водой.

– Бредит боярин, – вполголоса сказал он Ингварю. Евпатий сделал несколько жадных глотков и откинулся на постель. Это напряжение забрало его последние силы, он слышал голоса, но не мог понять, о чем они говорят. Наконец свет померк, и он снова ухнул в горячую черноту…

«…Он снова парил над родной Рязанской землей, словно бестелесный дух, спокойный и равнодушный, оглядывая знакомые с детства холмы и изгибы рек. Нынче земля была неспокойна, зверь бежал и прятался в лесу, птицы молчали на деревьях. Земля дрожала от топота десятков тысяч коней, степь по правому берегу реки почернела, от края до края заполненная пришлым войском. Пришельцы были низкорослы и темнолики, висели у них на седлах колчаны, полные черных стрел, острые сабли и короткие кривые луки. Визжа и свистая, скакали они вперед, и лишь жаждой крови и огня блистали их раскосые глаза.

Ветер разогнал редкие облака, и стала видна Рязанская рать, что выстроилась на другом берегу. По центру, на возвышении, стояла рязанская дружина. Сверкало зимнее солнышко на стальных шеломах и остриях копий, сплошной стеной сомкнулись красные щиты, высоко в небе реяли разноцветные стяги. Сам великий князь Юрий с братом своим Олегом Красным вел рязанцев на битву. По правую руку от них стояли муромские полки, не бросили в беде соседей князья муромские. По левую руку к битве готовился отряд князя Всеволода Пронского. Больше не было никого, чтобы встать на пути у великого степного воинства.

Вот уж приблизились татарские полчища, что стало видно их несметное количество. Ропот пробежал по русскому войску, крепче сжали русичи рукояти мечей, плотней сомкнулись плечами. Слишком мало было рязанское войско, а мунгалов были тьмы. На каждого дружинника приходилось по десяти врагов, но не дрогнули воины. Вдохнули они напоследок морозного воздуха и изготовились на смертный бой. Юрий Игоревич снял шелом, чтобы было видно его лицо и ясные горящие очи, и обратился к дружине зычным голосом:

– Братья мои! Дал Господь нам тихую и счастливую жизнь, и жили мы светло и радостно и хвалили Его неустанно. Что же ныне – как послал нам Господь испытания – не примем их? Перестанем славить его? Горе тем, кто в страхе усомнится в любви Божией. Все что ни делает Отец Наш – лишь наказ неразумным чадам. Примем же сей урок дружно и радостно!