Пришли первые известия о победах немцев под Арнемом, атмосфера в отделении стала неспокойной. Кто-то из пациентов, стоявших в очереди на выписку, выпрямил спину и не упускал случая показать, что чувствует себя лучше. Остальным обитателям отделения стало едва ли не хуже: они чаще кричали по ночам, сильнее раскачивались вперед-назад, опять начались странные судороги, стал кривиться рот, вернулась привычка неаккуратно есть.

Последовала и реакция симулянтов.

Рябой проявлял такое усердие, что медсестры на несколько дней отстранили его от работы, чтобы он не ошпарил никого кипятком или не сшиб врачей, когда будет метаться между поручениями. Широколицый каждый день разыгрывал спектакль — вскидывал руку, здороваясь с Воннегутом и другими пациентами. Порой дежурной медсестре из-за него приходилось прибегать по ночам в отделение: в приступе радости он громко пел и барабанил по каркасу кровати.

Брайан поступал, как самый тощий из симулянтов: съеживался, натягивал на голову одеяло и, как обычно, молчал.

Несомненно, высокое звание, большая ответственность, его слабость и сомнительное улучшение состояния сохранили Брайану жизнь и дали гарантию, что он, в отличие от своих соседей сбоку и напротив, на фронте не окажется. Должно быть, просто никто понятия не имел, куда его определить.

За себя Брайан не боялся. Только за Джеймса и за то, что с ним задумали сделать симулянты.

Он пришел в себя, превратившись в собственную тень, ослабел душевно и изголодался физически. Встать с кровати он сможет не сразу.

Уже больше четырех месяцев мысли Брайана бродили вокруг того, как устроить побег.

Первая связанная с побегом проблема — одежда. Помимо ночной рубашки, в распоряжении Брайана были носки — каждый третий день их меняли на еще более застиранную пару. Поскольку Брайан стал ходить в туалет сам, еще у него был халат. По плану, ему предстояло защитить его от резких порывов ветра.

И вот халат пропал. Один из санитаров давно бросал на него взгляды. Тапочек не было уже давно.

Добраться до границы со Швейцарией вполне реально: вряд ли до нее больше пятидесяти-шестидесяти километров. Небо оставалось по-летнему чистым, из-за чего окрестные пейзажи приобретали ясные, четкие контуры, но по ночам было холодно.

Несколько недель назад с запада поднялся ветер, принеся новый звук. Словно эхо спасения, прозвучал прерывистый свист и низкий гул железнодорожного состава. «Мы у самых гор, Джеймс! — думал он. — Недалеко железная дорога! Запрыгнем в поезд и доедем до границы! Мы так уже делали. И еще раз сделаем. Мы до самого Базеля доедем, Джеймс! Мы в поезд запрыгнем!»

Но Джеймс сам по себе был проблемой.

Казалось, синие круги у него под глазами не пройдут никогда.

Сестра Петра выглядела все более серьезной.

Как-то ночью Брайан осознал, что бежать придется одному. Резко проснувшись, он не мог отделаться от ощущения, что разговаривал во сне. Рябой стоял у своей кровати и смотрел на него. В его взгляде сквозило подозрение.

Откладывать побег больше нельзя.

Временами он играл с мыслью о том, чтобы вырубить санитара и украсть его одежду. Еще оставалась вероятность, что врач оставит свой гражданский костюм в отделении или в каком-нибудь кабинете. Но мечты и реальность сближаться не торопились. Развернуться Брайану было особо негде. Изнутри ему были знакомы только палата, смотровая, кабинет, где проводились сеансы электрошоковой терапии, а также туалет и ванная. Толку ни от одного из этих помещений не было никакого.