— Людмила Юрьевна, мы бы хотели поговорить с вами.

— О чем? — переводя взгляд с него на меня, задала она вопрос.

— О вашей дочери, естественно. Видите ли, у меня возникла догадка, и прежде, чем рассказать о ней следователям… в общем, я бы хотел кое-что уточнить.

— А при чем здесь эта женщина? — кивнув в мою сторону, сказала Терентьева.

— Если быть точным, догадка появилась у Анны, она поделилась ею со мной…

— Я ничего не понимаю… Ладно, проходите.

Мы оказались в просторной гостиной, на столе стоял портрет Анастасии с траурной лентой. Людмила Юрьевна тяжело опустилась в кресло, Звягинцев посмотрел на меня с немым вопросом, и я, кивнув, спросила:

— Людмила Юрьевна, вы ведь не были официально замужем?

— Не была. И что? — нахмурилась она.

— Следователь спрашивал вас, кто отец Анастасии?

— Нет. Какое это имеет отношение к ее…

— Это мы и пытаемся выяснить.

— Чего вы от меня хотите? — резко сказала она.

— Ее отец Коровин? — решилась я, она криво усмехнулась.

— Откуда вы узнали? Кто-то из моих бывших коллег постарался? Впрочем, неважно… Да, ее отец Коровин.

— И Анастасия об этом знала?

— Конечно. Она его дочь, и он от нее никогда не отказывался. Я имею в виду… Мы не афишировали своих отношений, и о его отцовстве я молчала. Но он бывал у нас дома, на день рождения Насти, на Новый год… помогал материально. Так что дочь знала, кто ее отец.

— У них были хорошие отношения?

На этот вопрос она ответила не сразу.

— В детстве — да. Он ведь не жил с нами. Я старалась, чтобы у нас была семья, настоящая… Это было нелегко. Чем старше становилась Настя, тем труднее было объяснить ей, почему папа живет отдельно. И он стал приезжать все реже. Он ведь очень занятой человек… Деньги переводил регулярно, помог с поступлением в институт, после того как я к нему обратилась.

— У Насти появилась обида на отца?

— Наверное… Когда с ним случилось несчастье, и я… я хотела быть рядом… дочь сказала: «Так ему и надо». Ужасно… — Она отвернулась, прикрыв лицо ладонью, стараясь скрыть свои слезы. — Тогда мне показалось, чудовищно так говорить о своем отце. В конце концов, он заботился о ней, как мог. Да, он не удочерил ее официально, но он заботился… А теперь получается, если бы я не поехала туда, если бы осталась здесь, моя дочь была бы жива…

— Вы купили дом, чтобы быть ближе к Коровину? — дав ей время немного успокоиться, спросила я.

— Я знала, что он не передвигается без посторонней помощи, разговаривала с врачом в городской больнице, где он лежал, прогноз был неутешительный, а тут как раз дом выставили на продажу, совсем рядом с ними…

— Вы были знакомы с Екатериной Осиповной?

— Да. Лет пятнадцать назад Дмитрий нас познакомил. Мы готовили выставку и… в общем познакомил. Сразу после моего переезда в село, я зашла к ним. Она меня не узнала. И мое имя ей ни о чем не говорило. Потом, конечно, вспомнила, когда я сказала о выставке. Я думала, что смогу помочь, но она в моей помощи не нуждалась.

— Как думаете, Коровина знала о том, что Анастасия — дочь Дмитрия Владимировича?

— Он-то ей об этом уж точно бы не сказал. Мужики — трусы, в большинстве своем. Они не любят что-то менять, если жизнь их вполне устраивает. Жена в нем души не чаяла. Коровин был для нее всем. По крайней мере, он так считал. Говорил, что не может ее оставить. Наверное, врал, как все мужчины, и в действительности просто не любил меня. А вот я его любила…