— Вы мне уже сообщили все, о чем я хотела спросить вашу жену.
— Ну вот, — расстроился Лукьянов, — что я скажу теперь жене?
— Что приходил детектив.
— Вот! — Он поднял вверх указательный палец. — А я его не задержал! В смысле, вас!
— А разве вы должны задерживать детективов? — улыбнулась Мирослава.
— Так только до прихода жены, — растерялся и смутился он одновременно.
Мирослава не выдержала и рассмеялась. И тут в двери повернулся ключ, и она распахнулась.
— Люся! — радостно закричал Лукьянов, — ты пришла!
— Пришла, — отозвалась вошедшая женщина и окинула удивленным взглядом Волгину.
— А у нас полиция! — обрадовал ее муж.
— Полиция? Зачем ты вызвал полицию?!
— Я не вызывал! Она сама пришла!
— Детектив, Мирослава Волгина, — представилась Мирослава, чтобы развеять сцену абсурда, — я пришла поговорить об Анне Фалалеевой, так как расследую убийство ее мужа.
— Так, теперь все понятно, — сказала женщина и обратилась к мужу: — Чего ты человека держишь в прихожей?
— Да ни боже мой! — искренне возмутился Кузя. — Мы беседовали в гостиной, я ответил на все вопросы, и она, — он кивнул на Мирославу, — решила уйти. А полномочий удерживать полицию силой мне никто не давал, — Кузя обиженно засопел.
— Ваш муж говорит абсолютную правду, — подтвердила Мирослава, пряча невольную улыбку.
— А меня вы ни о чем не хотите спросить? — поинтересовалась женщина, вручая сумки мужу.
— Опять набрала! Ведь говорил же! — возмутился он.
— Иди уже! — Люся развернула мужа лицом к входу в квартиру, и он послушно удалился.
Лукьянова повернулась к Мирославе.
— В том, что Саша решил вернуться к Ане, я уже удостоверилась…
— Как?
— Ваш муж показал мне приглашение.
— А…
— Кто убийца Фалалеева, вы наверняка не знаете…
— Почему это не знаю? — Людмила устремила прямой взгляд на Мирославу. — Вы же арестовали Максименкову!
— Ну…
— Даже если бы меня заверили в том, что Максименкова не убивала Сашку, я бы все равно сказала, что это она!
— Почему?
— Потому, что если бы она не морочила ему голову, то он бы был жив!
— Вы уверены в этом?
— На сто процентов! — Людмила так сверкнула своими раскосыми серыми глазами, что Мирославе показалось, что из них вылетели острые искры.
Высокие скулы женщины порозовели. И она, чтобы унять жар, прижала к ним ладони.
Вечером Мирослава долго сидела на крыльце в обществе Дона и смотрела на тихо шелестящий разноцветными листьями сад. Аромат поздних яблок смешивался с горьковатым запахом хризантем, и в голову невольно приходили мысли о том, что радость, наслаждение и грусть часто идут рука об руку.
Прошедший день был по-летнему теплым, но он не принес ей разгадки и даже не подтолкнул ее к ней. Поэтому она пребывала в миноре.
Морис, кажется, тоже. Причина была ей неизвестна. Но из гостиной доносились звуки рояля. И в них было столько печали, что даже кот вздохнул и пододвинулся ближе к Мирославе. Она ласково погладила его и сказала больше для себя, чем для него:
— Ничего, скоро все наладится.
Кот поверил ей и замурлыкал тихо и нежно, как ручеек, журчащий на перекатах из светлых гладких камешков.
В доме смолкла музыка. Морис вышел на крыльцо и сел рядом с котом. Дон тихо мяукнул, точно спросил: