Глубокой ночью я проснулась. Все тело, явно отгораживаясь от мира, словно свернулось внутрь. Неужели именно так и происходит — когда уходишь? И вдруг я услышала внутренний голос: «Ты сделала это в Аушвице. Сможешь сделать снова». У меня был выбор. Я могла отступить и сдаться. Или могла выбрать надежду. Меня охватило новое чувство. Я ощутила, как вокруг меня собираются три поколения — мои дети, внуки и правнуки, — чтобы придать мне сил. Я вспоминала. Вот Марианна — как она прыгала от счастья, когда навещала меня в больнице после рождения Одри, как выкрикивала: «У меня сестренка! У меня сестренка!» Вот Джон — трудности в его развитии научили меня: что бы ни случилось, мы не сдаемся. Вот внучка Линдси — ее сияющее лицо, когда она стала матерью. Вот прозвучал нежный голосок правнука Хейла, называющего меня «моя малютка Джи-Джи». Вот внук Дэвид — малышом, он всегда при виде меня, задрав рубашку, подставлял голый животик, чтобы я целовала его туда. Вот внук Джордан — подростком, в кругу друзей, он строил из себя крутого парня, а дома просил на ночь теплого молока с медом. Вот внучка Рейчел — этим утром она массировала мне ноги, а я тонула в ее прекрасных глазах. Я должна была жить, потому что не хотела переставать смотреть в эти глаза! Я принимала всех их как дар — дар жизни. Боль и слабость никуда не делись, но мое сердце, мои руки, мои ноги — они жили. Внутри меня все ликовало от тех возможностей и замыслов, которые еще ждали меня впереди, от осознания, что я еще не закончила помогать другим, что в этом мире осталось для меня еще много дел.
Наше время приходит тогда, когда приходит. Мы не можем выбирать, когда нам умирать. А я, собственно, больше и не хотела этим заниматься. Я хотела жить.
На следующий день пришел мой врач, и трубка была вынута. Одри помогла мне пройти по этажу больницы, таща все мои капельницы и аппараты. Медсестры, собравшись в коридоре, подбадривали нас, хлопали в ладоши, поражаясь, что видят меня не распластанной на кровати, а целеустремленно идущей вперед, несмотря на то, сколько оборудования пришлось волочить следом. Меньше чем через неделю я была дома. Вряд ли я могла знать, лежа на больничной койке, подключенная к аппаратам и капельницам, что через год на мой электронный адрес придет письмо от Опры Уинфри, в котором она писала, что прочитала мою книгу и хочет взять у меня интервью. Опра пригласила меня на свое воскресное дневное ток-шоу Super Soul. Не зря я тогда, в больнице, выбрала надежду.
Мы никогда не знаем, что нас ждет впереди. И надежда — не белая краска для маскировки наших страданий. Надежда — наша инвестиция в любопытство, в наше вечное «а что дальше?». Надежда — это осознание простого факта, что, если мы сдадимся сейчас, мы никогда не увидим своего будущего.
Я думала: ничто в моей жизни не сможет превзойти счастье, охватившее меня, когда я узнала о своей первой беременности. Мой врач не советовал сохранять беременность, опасаясь, что физически я еще недостаточно окрепла, чтобы выносить и родить здорового ребенка. Но после приема я неслась по улицам, едва сдерживая радость, что после стольких страданий, безумий и смертей я принесу в этот мир жизнь. Всю беременность я праздновала это, поедая столько ржаного хлеба и картофельных кнедликов, сколько в меня влезало. Гуляя, я широко улыбалась своему отражению в витринах магазинов. И набрала двадцать три килограмма.