Подозрение было полностью справедливым. Когда Энгельс, после смерти Маркса, начал составлять II том из горы оставленных Марксом записей, то он так описывал размер поставленной передним задачи в письме к немецкому социалисту Августу Бебелю:
Вместе с полностью законченными отрывками находились едва начатые и носящие характер набросков, и все это было черновиком, за исключением, возможно, только двух частей. Цитаты из источников — в беспорядке, множество из них собраны в одну кучу, записанные, возможно, с намерением разобрать их позже, в будущем. Кроме этого, некоторые вещи написаны таким почерком, который разобрать могу только я, и то с трудом. Вы спрашиваете, почему я, единственный из всех, кто мог знать, — все-таки не знал, как обстоят дела. Очень просто: если бы я знал, то днем и ночью донимал бы его до тех пор, пока все не было бы завершено и издано. И Маркс знал это лучше, чем любой другой.
Второй том появился в 1885 году, и за ним в 1894 последовал третий (тоже составленный Энгельсом). То, что часто называют «четвертым томом», «Теория о прибавочной стоимости» (1905), было записями Маркса по истории экономики, составленными, в основном, из отрывков из предыдущих теоретиков, таких как Адам Смит и Давид Рикардо, сделанными еще в 1860-х годах и отредактированными Карлом Каутским.
Короче говоря, «Капитал» — это незавершенная, состоящая из фрагментов работа: ведь первоначальный план Маркса представлял ее в 6 томах. Социалист Максимилиан Рубель писал: «Перед нами не марксистская Библия с навеки систематизированными принципами». И это надо особенно подчеркнуть, потому что многие коммунисты начали смотреть на нее как на священное писание, считая истиной все, что сказал Маркс, и ложью то, чего он не говорил. Обе части этого утверждения необоснованны: есть там недочеты и упущения, которые можно было бы исправить, будь у него достаточно времени и энергии; есть там заблуждения и несовпадения, с торжеством подхваченные его критиками, что тоже надо признать тем, кто восхищается «Капиталом». «Тот факт, что Маркс блестящим образом открыл новый континент, — писал Мишель Лебовиц, — не означает, что он правильно начертил карту этого континента».
Та terra incognita — неизвестная земля, которую он отправился исследовать, была новым миром промышленного капитализма — неким ландшафтом, незнакомым Адаму Смиту, и Маркс в самом начале предостерегал читателей, что они вступают на воображаемую землю, где ничто не является тем, чем кажется. Только посмотрите на те глаголы, которые он выбирает для первого предложения «Капитала»: «Богатство общества, в которых превалирует капиталистический способ производства, выглядит как «огромная коллекция» предметов потребления»; личный предмет потребления выглядит как элементарная форма». Будучи менее драматичным, чем начало «Манифеста Коммунистической партии», оно делает тот же самый акцент: мы входим в мир призраков и видений. Страницы «Капитала» пестрят словосочетаниями типа «призрачная объективность», «бестелесный призрак», «чистая иллюзия» и «ложное подобие». И только проникновение за завесу иллюзии может открыть ту эксплуатацию, которой живет капитализм.