Подобно персонажу из Мольера, который открыл, что, не зная того, уже больше сорока лет говорит прозой, большинство западной буржуазии впитало идеи Маркса, даже не заметив этого. Именно запоздалое прочтение Маркса в 1990-х вдохновило финансового журналиста Джеймса Бучана написать блестящую работу «Застывший предмет желания: исследование смысла денег» (1997). Бучан писал:
Маркс настолько внедрен в наше западное мышление, что немногие осознают свой долг перед ним. Все, кого я знаю, сейчас считают, что их позиции в какой-то степени созданы их материальными условиями — что их общественное бытие определяет их сознание, как писал Маркс, — и что изменения в тех способах, какими осуществляется производство вещей, серьезно влияет на дела человечества за пределами данного цеха или завода.
Именно в основном через Маркса, а не через политическую экономию эти представления пришли к нам. И точно так же каждый, кого я знаю, чувствует, что история — это не просто последовательность одной дурацкой вещи за другой… но своего рода процесс, о котором что-то человеческое — Свобода? Счастье? Человеческий потенциал? В общем, что-то хорошее — постепенно становится реальным. Маркс не создавал этого чувства, но он как бы пустил его в обращение.
Даже журналисты из «Экономиста» Джон Миклетвейт и Адриан Вулдбридж, рьяная группа поддержки турбокапитализма, признавали свой долг перед Марксом. «Как пророку социализма Марксу — капут, — писали они в книге «Безупречное будущее: проблема и невидимые перспективы глобализации» (2000), — но как пророк «всеобщей взаимозависимости народов», как он называл глобализацию, — Маркс все еще может казаться поразительно важным… Его объяснение глобализации остается сегодня настолько же ясным, каким было и 150 лет назад». Их величайший страх заключается в том, что «чем успешнее становится глобализация, тем сильнее она разжигает обратную отрицательную реакцию», — что, иными словами, Маркс, возможно, правильно предполагал, что «развитие современной промышленности… вырывает из-под ног само основание, на котором буржуазия производит и присваивает продукцию. Ведь буржуазия, прежде всего, производит своих могильщиков». Несмотря на свою чрезмерную гордость, Джон Миклетвейт и Адриан Вулдбридж имеют некое неловкое подозрение, что созидательное уничтожение, доведенное до совершенства глобальным капитализмом, «может иметь естественную точку, момент, когда для людей это станет невыносимым».
Падение буржуазии и победа пролетариата не произошли. Но ошибка или неисполненное пророчество Маркса о капитализме заслоняется и поднимается за пределы всего той пронзительной точностью, с которой он открыл природу этого зверя. Пока все, что твердое, все равно плавится и превращается в воздух, — живое изображение в «Капитале» тех сил, которые управляют нашими жизнями, и нестабильности, отчуждения и эксплуатации, порождаемых этими силами — никогда не потеряет своей актуальности. Как писала статья в «Нью-Йоркере» в 1997 году: «Его книги стоит читать, пока стоит капитализм».
Не оказавшись погребенным под камнями берлинской стены, Маркс, может быть, только теперь начинает появляться в своем истинном смысле. Он все еще может стать самым влиятельным мыслителем XXI столетия.