Дальше нужно было перемыть целую груду лотков и склянок и по новой залить в них дезинфицирующие растворы.

И уже под конец святое дело — пол! Причем драился он тоже не просто так, а, как правило, дважды.

В финале стиралась, выжималась и вешалась на ведро тряпка.

Самая грандиозная уборка была конечно же в исполнении Тамары Царьковой. Можно было безошибочно определить, что сегодня в первую смену работает именно она, даже не заходя в блок. Да что там не заходя. Это было видно уже с эстакады. Потому что вся мебель, которую можно было сдвинуть с места, стояла в коридоре. Царькова натирала до блеска каждый квадратный сантиметр пространства.

Она никогда не говорила про это — уборка. Результат этого процесса у нее назывался красивым японским словом — икебана. В конце действа Тамара обычно объявляла:

— Все, Моторов, аферист, я икебану навела, пошли покурим!

В то время меня очень забавляло это несоответствие происходящего и японского искусства составлять букет. А сейчас я думаю, слово это возникло в ее голове не случайно. Просто Тамара Царькова по своему характеру была настоящим самураем.

Перестилание больных — занятие отнюдь не простое. Само это мягкое слово — перестилание — не отражает ничего из того, что приходилось делать.

Сначала больных мыли. Брался кувшин с водой, пеленки, и пошло-поехало! Больных, особенно тех, кто без сознания, мыли полностью. В воду в зависимости от ситуации добавляли шампунь или марганцовку и много еще чего. Потом обрабатывали полость рта. Потом места, подверженные риску образования пролежней, или сами пролежни.

Дальше нужно было поменять все пластыри и повязки. И не просто поменять, но и обработать поверхность под ними. Перечислять лень, но таких мест было много, даже очень.

И в завершение — смена постельного белья. Тут или с боку на бок больного поворачиваешь, или сверху вниз простыни протаскиваешь. Самое легкое — когда больной дышит сам, в сознании и вдобавок может двигаться. Да еще без ран, дренажей, трубок и с прокапанными капельницами.

Такой может даже рядом с койкой на стуле пересидеть, пока ему кровать застилаешь. Да поди найди такого. Это вообще не больной, а симулянт.

Самое трудное — когда больной на аппарате, то есть сам не дышит, а у него еще вдобавок какая-нибудь сложная система присобачена для промывания средостения, плевральной полости или что-то типа того.

Этих даже перевернуть с боку на бок проблема, тем более одному. Отсоединится что-нибудь, и все, сливай воду.

Да и габариты у всех разные, пациенты бывают по сорок килограммов, бывают и по двести.

Пока простыни чистые протаскиваешь, всегда трясешься, не дай бог, из дренажа капнет! Тогда все, можно по новой перестилать, утром смену не примут.

Помню, раз перестилал я огромного мужика, он на аппарате был, дренажей куча, а самое главное, два «вертолета», две бандуры скелетного вытяжения. Такие часто в кино показывают, к ним еще гири подвешивают.

Я сам бы не справился, позвал Таньку Богданкину. И не успели мы его перестелить — а с ним одним возни минут на двадцать, — как тут дренаж отсоединился, и все чистое белье залило. Мы поматерились, но еще раз простыню пропихнули, чуть не надорвались. Тут он решил в туалет сходить.