Быстрый ответ – ничего. Та же музыка из музыкального автомата, та же краска, облезшая в тех же местах, тот же сигаретный дым, висящий в воздухе (законы о курении не добрались до Линкольншира, как не добирались и законы о правилах торговли спиртным); те же люди, сидящие в тех же местах, и все лихорадочно переговариваются на те же темы.

Все это было правдой и ложью, поскольку в происходящем имелся какой-то срыв, какое-то одурение, необъяснимые ни прошедшими годами, ни поздним часом. Трудно поверить, но все здесь эпически, беззастенчиво торчали.

Ну, может, и не все – старик Том в углу взирал на зал и людей с пьяным, плохо скрываемым отвращением, – но двое из каждых трех однозначно. И торчали не «ленивой дурью» и не «коксовым крысиным ядом»; тут было нечто иное, возбужденное.

«Крэк, – подумал Джо. – Дерганые, суетливые взгляды… Это место набито торчками».

Пока он рос, худшим, до чего опускался этот паб, была продажа алкоголя несовершеннолетним, грех, на который местная полиция закрывала глаза. Они считали, мол, пусть лучше весь подростковый сброд будет чинить мелкие неприятности в одном месте, чем бродить по улицам и устраивать серьезные. В большом городе такая политика закончится плохо, но в городках и деревушках требуется особый подход.

Но это…

Тут масштаб был совсем другим. В Лондоне такое место закрыли бы со свистом, таран даже не успел бы выбить двери. Однако здесь беззаконию позволили слететь с катушек. Где же местный «бобби»?

Где…

Джо нахмурился. Имя ускользало. Удар амнезии всколыхнул панику. Он подумал о ферме и попытался вспомнить, что же они там увидели и почему оказались здесь.

– Дейзи-Мэй, – окликнул Джо, лихорадочно оглядываясь, ненавидя отчаяние и нужду в своем голосе.

– Здесь, – сказала она, беря его за руку. – Не психуй.

– Я не могу вспомнить, – произнес он, забыв сказать, что именно.

– Мы были в школе, – ответила Дейзи-Мэй, медленно и мягко. – Мы нашли там дилера, Райана, и последовали за ним сюда.

Джо с облегчением улыбнулся. Дейзи-Мэй с не меньшим облегчением поняла, что он не притворяется, не делает вид, будто вспомнил.

– Верно, – сказал Джо. – Верно. – Он обвел рукой вштыренную толпу. – На твой взгляд, эти люди выглядят нормально?

– Эти люди выглядят херово.

– Вот и я так думаю. И посмотри на Райана, нашего приятного соседа-наркоторговца. Он в открытую обделывает свои делишки.

– Это сельский паб, – заметила Дейзи-Мэй. – Торговцы торгуют.

– Но не до такой же степени. И не настолько открыто. Тут полно народа, и вот что меня тревожит. Мужик в том углу… Моего возраста, пониже, лысый, главный в своем кружке…

Дейзи-Мэй проследила взглядом за пальцем Джо до грузного мужчины, который что-то вещал тем, кто слушал или притворялся.

– И что с ним?

– Он – местный полицейский. – Джо просиял, выудив из пустоты имя. – Оуэнс. Джим Оуэнс. Что-то здесь прогнило, Дейзи-Мэй. Кто-то испохабил мой дом, и мне это не нравится. Думаю, если мы отыщем, чья это работа, то выясним, кто нас убил.

– Мне нравится ход твоих мыслей, – сказала Дейзи-Мэй. – Ладно, что дальше?

Джо наблюдал, как Райан запихнул в карман толстую пачку денег, подхватил за козырек свою бейсболку и подмигнул нарочито незаинтересованному местному полицейскому.