Герцогиня приветственно подняла руку.

Девушка ответила тем же.

Герцогиня сглотнула, когда увидела рубцы шрамов на запястье; в мыслях вспыхнул образ сестры, лежащей в кровавой ванне.

«Это она, – подумала Герцогиня. – Это может быть только она».

– Ханна?

Девушка улыбнулась, потом открыла рот. Раздалось сухое карканье, будто ее голос стянули колючей проволокой.

– Рейчел.

Герцогиня ничего не сказала, затем сделала шаг вперед.

Ряды лишенных, окруживших Ханну, ощетинились.

Та подняла руку, успокаивая их.

«Саймон говорит: стой, – подумала Герцогиня. – Саймон говорит: завоюйте мир»[7].

– Ты постарела, – сказала Ханна словами из стекла и крови.

– Ты не изменилась, – отозвалась Герцогиня.

– Изменилась.

«Не сомневаюсь».

– Где ты была?

– А как ты думаешь? – спросила Ханна; в словах извергнутый хрип, кровавая рана в зимний день.

– В Яме.

– В Яме, – повторила Ханна, почти с готовностью кивнув.

– Как ты сбежала?

– Ты действительно хочешь знать?

– Честно говоря, нет. Ханна, чего ты хочешь?

Та попыталась улыбнуться, и Герцогиня осознала, какой боли это стоило ее младшей сестре.

– Разделить то, что ты имеешь. – Она указала на лишенных, стоящих по обе стороны от нее. – Разделить со всеми нами.

Герцогиня дрогнула, будто мир и все, что в нем есть, крошилось.

– Здесь все устроено не так. Ты знаешь это лучше прочих.

– Здесь все расстроено, – прохрипела Ханна, словно пытаясь перевести дух. – Пришло время это изменить.

«Похоже, она не говорила целое столетие, – подумала Герцогиня. – Словно на ходу вспоминает, как это делается».

«Словно у нее истязаниями отняли способность говорить, – проскрежетал из подсознания голос Бабули Дженки. – На что больше похоже, малышка Рейчел?»

– Как ты их понимаешь? – спросила Герцогиня. – И как они тебя понимают?

– У нас есть нечто общее, – ответила Ханна. – Мы – изгои, вытолкнутые на обочину людьми вроде тебя.

– Ты сама вытолкнула себя, когда совершила самоубийство. Тебе не требовалась моя помощь. – Герцогиня впервые посмотрела – по-настоящему посмотрела – на свою сестру. – Ханна, мне нужно знать. Ты убила себя из-за ноши, которую на тебя возложили? Из-за ее чудовищности?

Ханна молчала.

– Или из-за того, что не могла дождаться, когда попадешь сюда и примешь свой титул?

Ханна выставила покрытые шрамами запястья.

– Чем это важно? Ни одна из нас не может изменить прошлое. Ты поможешь мне изменить будущее? Потому что именно его я предложила этим душам – и они целые, а вовсе не полудуши, – я предложила им надежду и будущее. А что предлагаешь им ты? Свою малышку Дейзи-Мэй, раздающую жвачку? Это подачка. Это лейкопластырь, налепленный на рану от топора. Она протягивает им руку с крохами и тем самым не дает подняться. Я же протягиваю им руку, чтобы поднять их.

«Я учила тебя, что нет ничего важнее твоих сестер, – сказала Бабуля Дженки, стучась в подсознание Герцогини. – Неужели поделиться с ней – это настолько плохо?»

«Дело ведь не только в том, чтобы поделиться с ней, верно? – подумала Герцогиня. – Я поделюсь с триллионами таких, как она, с теми, кого она ведет, кому “дает надежду”. Это нарушает естественный порядок вещей. Сознание, которое они проявляют, станет концом всему. Загон этого не выдержит. Само существование этого не выдержит. Так ты учила меня. Это все, что я знаю».