Ханна протянула Герцогине руку, и вновь младшая сестра (но старшая женщина) заметила шрамы, украшающие запястье. Ханна всегда хотела браслет – молила о нем, на свое шестнадцатилетие, – но Бабуля Дженки просто рассмеялась и постучала пальцами по своей трости. «Безделушки носят дураки-почволюбцы, – сказала старуха. – Мы выше этого. Мы должны быть выше».

Герцогиня высоко вскинула руку.

Что-то взвыло, словно какая-то машина встряхивалась, собиралась с силами, заводилась…

– Прости, Ханна, – сказала Герцогиня. – За все.

И опустила руку.

Мир позеленел.

Бесчисленные голоса – в большинстве мужские – читали нотации Герцогине о бесцельности оборонительной системы.

«Они никогда не найдут пост управления, мэм, – говорили эти голоса. – А если как-то найдут, они не представляют, в чем смысл этого места. Они – животные, а животные не способны вскрыть замок».

«Возможно, так и есть, – отвечала им Герцогиня, – но волки тоже не умеют вскрывать замки, однако они все равно опасны. Мы выстроим оборону, а потом будем радоваться, что нам никогда не придется ею воспользоваться».

По мнению Герцогини, сейчас им пришлось. Сознание похоже на вирус; пятьдесят разумных лишенных сегодня могут стать пятью сотнями завтра, и где это закончится? Что они будут делать, когда осознают истинную природу их тюрьмы, когда поймут, что заперты здесь на веки вечные?

Что они станут делать, ведомые Ханной?

Десять пушек, по пять с каждой стороны, были встроены в стенки пещеры и тщательно укрыты за скальными выступами. Когда рука Герцогини опустилась, они пробудились к жизни, закачивая галлон за галлоном нефильтрованного почвенного воздуха в ряды лишенных, сбивая их с ног и заливая водопадами зеленой жидкости. Атмосфера на Почве стирала воспоминания любой призрачной души, отважившейся побывать там; эта концентрация была в сотни раз мощнее.

Герцогиня ждала несколькими мгновениями дольше, чем требовалось – пушки визжали, – потом опустила руку. Орудия умолкли, слабый визг «гатлингов» стих.

Она высматривала Ханну, но видела только море зеленого, насквозь промокших недвижных лишенных, лежащих на земле.

Когда они наконец-то начали подниматься на ноги, Герцогиня поняла, что все сработало, поскольку в их движениях больше не было цели, не было контроля. Язык тела снова стерся, конечности болтались. Лишенные моргали, потом начинали семенить прочь, глядя сквозь Герцогиню, будто ее там не было.

«Я еще ее не видела, – подумала Герцогиня. – Ничто не закончено, пока я ее не увижу».

Текли минуты.

Затем – движение.

Хрупкая фигурка, вымоченная в зеленом, села, огляделась, будто прикорнула на скамейке в парке, потом медленно встала. В ее движениях не было ни паники, ни неуверенности, ни растерянности. Кем бы ни была Ханна до того, как пушки открыли по ней огонь, она осталась прежней.

Не сработало.

Сестры стояли и смотрели друг на друга.

Ханна провела рукой по своим влажным волосам, встряхнула ею и рассмеялась – звук падали, гниющей на обочине шоссе.

Потом повернулась и пошла прочь.

Возможно, воздух сгнаивал их воспоминания секунду за секундой, но он был не в силах вычистить память Джо от «Луны». Он стоял в центре бара, не замечая смеха и приветственных воплей посетителей, и пытался сообразить, что изменилось.