– Счастлива, что оказалась права?

– Счастлива, что тебя увидит.

Охваченный паникой, Вильям задрожал; бессознательный порыв тела выдал его желание сбежать. Папаша Зиан заметил это рефлекторное движение, и в его глазах мелькнул сардонический блеск.

– Успокойся, я ей запретил бросаться на тебя. Как подумаю, что она станет лизаться, словно сучка, которая ластится к вернувшемуся хозяину, так меня с души воротит… Я ей велел думать о малыше. Только о малыше. Она поняла.

На грязной дороге козы, которые направлялись на водопой к деревянному корыту, оставили свои следы: по этой примете Вильям вспомнил, что шале расположено сотней метров выше, за откосом.

Его сердце сжалось.

Мандина стояла перед домом, держа ребенка за руку. Конечно, она заметила их, пока они поднимались… или же доверчиво так и стояла здесь с самого утра.

Ни время, ни печаль, ни материнство не тронули ее красоты, ее пьянящей природы. Она сияла, великолепная, полная силы и жизни, с восторженной улыбкой на полных губах.

Вильям вновь был ослеплен, как и десять лет назад, но взял себя в руки. Нет, он пришел не ради Мандины, а ради сына. И речи быть не может о повторении прежней ошибки.

Он медленно приблизился на налитых свинцом ногах, каждую секунду боясь промаха – или подать Мандине слишком большие надежды, или слишком пренебрежительно к ней отнестись, – страшась суждения этого незнакомого ребенка, который, стоя навытяжку в оранжевом свитере, рассматривал господина, решившего нанести ему визит.

Все замерли. Мальчик стал центром мира. Трое взрослых ждали его реакции. Мандина, плохо скрывая свое возбуждение, с напряженным от радости лицом и расширенными глазами глядела на ребенка, рукой указывая ему на Вильяма, как если бы подносила ему бесценный подарок.

Одним мгновенным озарением Вильям проник в происходящее. Мандина прощала его. Больше того, само понятие прощения было к ней неприменимо, она списала все долги прошлого. Для нее имел значение только настоящий момент, который перечеркивал все прежние беды; в этот момент ее Джебе наконец-то обретал отца, и она с гордостью указывала на него. Его отец был хорошим отцом. Его отец был очень красивым господином, очень умным, очень уважаемым, который преуспел в жизни.

Ребенок чувствовал, что в его жизни наступил переломный момент.

Его взгляд перебегал с матери на деда, потом на Вильяма. Он колебался. Непривычное давление ввело его в ступор. Вильям подошел и не раздумывая опустился перед мальчиком на колени.

– Здравствуй, – тихо сказал он.

– Здравствуйте, – ответил ребенок тоненьким голосом, успокоенный тем, что ситуация снова стала нормальной.

Он уважительно поцеловал взрослого в щеку, потом спросил, сверкая глазами от восхищения, которое готов был ему подарить:

– Вы и вправду принц?

В поезде, который уносил их обратно в Париж, неотрывно глядя на электрические провода, тянувшиеся вдоль железной дороги и мягко направлявшие его мысли, Вильям отдыхал, разбитый всеми переживаниями прошедшего дня. Оба адвоката, поглощенные другими делами, покинули его на несколько минут, чтобы посовещаться между собой.