— Эко, ветер могутный! Так и сшибает!

Опричник отрывался от стены, угрожающе сжимал кулак, ожесточённо плевался в сторону уже спокойно вышагивавших товарищей.

Перед уходом Темрюковна заставляла Никишку целовать подол её шубы. Когда он склонялся, тесно прижималась коленом к его щеке, неожиданно цеплялась в его волосы, больно трепала их. Холоп испуганно вскакивал, робко заглядывал в разгорячённое, залитое густым румянцем лицо и не мог понять, почему рассердилась Темрюковна.

К Рождеству крылья для царицы были готовы.

Ночью, когда слобода уснула, Никишка взобрался на поленницу, втиснулся в хомут и уставился в окно опочивальни Темрюковны. По первому взмаху платочка он подпрыгнул, мерно взмахнул крыльями, повис на мгновение в воздухе и мягко опустился на снег.

Хаят испуганно отскочила от окна. Лицо царицы загорелось диким восторгом.

   — Хочу тоже летать! Завтра скажу царю.

И закружилась по опочивальне.

Никишка снял с себя крылья, вызывающе и задорно поглядел в окно. Хаят подала ему рукой знак и исчезла. Не понял, торопливо направился в мастерскую. Черкешенка настигла его у входа.

   — Милость тебе. Царица волит взять тебя к себе для потехи.

Изумлённо отступил, нахмурился.

   — В скоморохи, выходит?

Таинственно улыбнулась наперсница, прищёлкнула языком.

   — Выдумщик, а догадаться не можешь.

Хлопнула дружески по плечу, двусмысленно подмигнула и, приложив палец ко рту, убежала.

Никишка раздумчиво вошёл в мастерскую, сложив разобранные крылья в рогожный куль, развёл огонь в камельке и улёгся в углу на стружках. Он не слышал, как вошла Фима.

   — Никиш!

Чуть приподнялся на локте, печально улыбнулся. Девушка встревоженно склонилась над ним.

   — Аль занеможилось?

Мотнул головой, не мог сдержать вздоха.

   — К царице приставили. Заместо скомороха.

Привлёк к себе Фиму.

   — А не быть тому! Краше на плаху лечь!

Фима высвободилась из объятий, на носках подошла к двери, выглянула на двор.

   — Кого глядишь?

Порывисто повернулась, поманила за собой в угол.

   — Гость к нам приехал. — И едва слышно произнесла: — Иваша с обозом пришёл.

Никиша недоверчиво взглянул на девушку.

   — Ах, сусло те в щи!

   — Ей-пра, пришёл.

Вскочил Никишка, забегал возбуждённо по мастерской, потом неожиданно расхохотался:

   — Куда ведь пробрался!

Зажала ему рукой рот Фима.

   — Прознают — всем нам погибель.

   — Сказывай.

Никиша жадно прислушивался к торопливому шёпоту, переспрашивал, время от времени весело вскрикивал:

   — Ах, сусло те в щи, куда пробрался! — И затыкал себе рот кулаком.

Всю ночь Никишка не спал. С лихорадочной торопливостью доделывал он вторую пару крыльев.

Уже было совсем светло, когда в мастерскую пришёл Калач.

   — Всё над птицей хлопочешь?

Презрительно огляделся, присел на станок, ногой наступил на недостроганное ребро.

Никишка сложил умоляюще руки. Опричник сплюнул.

   — Чай, не на тебя наступил.

И, далеко отшвырнув ребро, двумя пальцами ущемил подбородок Никишки.

   — Так для потехи к царице идёшь?

В груди поднимался гнев. Едва сдерживаясь, чтоб не избить холопа, выдавил на лице тень улыбки.

   — Не делай ей крыльев! Честью прошу.