Гнусаво затянул, подражая слепцам. Подле него Федька на корточках подпевал тоненьким, дрожащим фальцетом.

Грозный зажмурился от удовольствия, потрепал Скуратова по плечу.

   — За потеху, убогие, и мы потехой уважим.

Окликнул дружелюбно Курлятева:

   — Что, соколик, притих?

Боярин, пошатываясь, встал.

   — Подойди, соколик, не обессудь Рюриковича. — И сквозь сжатые зубы ехидно добавил:— Попляши.

Вяземский хлопнул боярина по животу, схватил за руку, откинул от себя.

Курлятев неуклюже закружился по терему. Непереносимою тяжестью давил голову колпак, а звон бубенцов отзывался тяжким позором во всём существе. В бегающих глазах жутко переливались, как у загнанного человеком зверька, панический ужас и дикая ненависть. Шуты с воем и свистом вертелись вокруг него, падали под ноги, карабкались на плечи, царапались и кусались.

А плечи Иоанна подёргивались всё быстрей, задорней, ноги выстукивали уже частую дробь. Малюта ревел хриплым басом, нёсся с Басмановым по комнате в бешеной пляске.

Царь вскочил, ухарски тряхнул головой.

   — Эй, жги-говори, приговаривай!

Василий Артемьевич остановился как заворожённый, не сводил глаз с Иоанна. Не соображая, помимо воли, он стал повторять каждое движение и жесты разгулявшегося пьяного царя.

Быстрей и задорней выстукивали частую дробь ноги Грозного.

Всё тело ходило и дёргалось.

   — Испить!

На ходу подхватил ковш, залпом опорожнил его, бросил под потолок.

   — Эй, жги-говори, приговар...

Оборвался. Смылась с лица удаль. Один глаз закрылся, другой жутко блеснул.

   — Царскую пляску, смерд, перешучиваешь!

Правая щека взбухла, посерела, покрылась пупырышками, как у утопленника. Пальцы корчились и посинели у ногтей. Тяжёлой волной поднимался от сердца гнев.

   — Убрать!

Схватил жбан, неистово стучал им о стол, надрываясь, исступлённо ревел:

   — Убрать! Убрать! Убррра-ать!!

Малюта бросился на Курлятева, вытащил его из терема.

Грозный бессильно упал в кресло.

Басманов рукавом своего подрясника стёр с его лба проступивший обильно пот. Опричники и шуты сбились за столом.

   — Келарь! — позвал расслабленно, чуть приоткрыл глаза.

Вяземский упал на колени.

   — Пошто... при... тихли... все... келарь?

По тёмному лицу порхнула слабая болезненная улыбка. Вдруг вскочил, взмахнул рукой.

   — Эй, жги-говори...

Жадно выпил вина.

Трапезная ожила. Басманов под шум незаметно вышел из терема, в смежной комнате обрядился в сарафан, надел кокошник. Подбоченясь по-женски, вернулся в трапезную.

Царь, увидев ряженого, затрясся от смеха. Опричники подзадоривали Басманова. Вяземский, задрав подрясник, важно ходил за ним, временами порывисто налетал и облапывал. Тогда Федька тоненько взвизгивал, кокетливо отбивался и стыдливо закрывал руками торчавшие из-под сарафана на месте грудей толщинки...

У подвала Малюта жестом отпустил стрельцов, пропустил Курлятева через кованую железную дверь в темницу. Василий Артемьевич безнадёжно огляделся, пощупал впереди себя руками, опустился на солому. Его похоронила сырая мгла.

Скуратов постоял за дверью, о чём-то подумал и решительно шагнул в темницу.