Поскольку история с бандой Семёнова и Шубина, по сути, закончилась, пост у его палаты мы сняли. Теперь за безопасность товарища можно уже не беспокоиться.

Накинув на плечи белый халат, постучал в дверь и через секунду зашёл в палату.

– Здравствуйте, товарищ Ремке!

Увидев меня, милиционер попытался приподняться.

– Не надо, – попросил я. – Ваш доктор просил избегать ненужной активности.

Глаза Ремке повлажнели.

– Товарищ Быстров, – хрипло произнёс он, – я виноват перед вами, нашими парнями, особенно перед Юхтиным… Кто ж знал, что Кислицын – такая сволочь?! – с горечью добавил милиционер.

– Всё в порядке. Мы уже во всём разобрались, – заговорил я, успокаивая сотрудника. – Бандитов мы арестовали. Сейчас они находятся в губернии, идёт следствие. Думаю, скоро дело передадут в суд.

Сообщать, что мой сотрудник довольно долго числился среди главных подозреваемых, я не стал. Человек только-только очухался после тяжёлого ранения, неизвестно сколько ещё будет восстанавливать силы. К чему эти неприятные подробности?

– Что с Юхтиным? – он пристально посмотрел на меня.

Я не имел права солгать, поэтому пришлось сказать правду.

– Юхтин погиб в тот день. Мы его похоронили.

Ремке заскрипел зубами.

– Сволочи! Я себе этого до конца жизни не прощу!

– Не надо себя корить! – произнёс я. – Вашей вины здесь нет. Это скорее наша: не стоило посылать неопытного сотрудника на такое задание.

– Моя знакомая… Кислицына тут в больнице работала… Надеюсь, она ни в чём не замешана? – вопросительно поднял голову раненный.

– К сожалению, гражданка Кислицына тоже была участником шайки, – вздохнул я.

– Её арестовали? – напрягся Ремке. – Могу я её увидеть? Просто очень хочу посмотреть ей в глаза, товарищ Быстров. Мне казалось, Гаппа любила меня.

– Боюсь, вы не скоро сможете задать ей этот вопрос. Главарь шайки Семёнов, заметая следы, убил брата вашей подруги, а саму Кислицыну ранил. Она в очень плохом состоянии, товарищ Ремке. Очень плохом… И даже если врачи её спасут, впереди суд и большой тюремный срок, если не гораздо хуже. Сами понимаете, сколько трупов за этой шайкой.

Может и не стоило этого говорить, чтобы поберечь нервы и здоровье раненного. Мало кого обрадуют такие известия, особенно если речь идёт о том, кого любишь. А у Ремке явно всё серьёзно – я это почувствовал сразу, как он меня спросил о судьбе Кислицыной. И его взгляд, и интонация – всё свидетельствовало об этом.

Но и соврать я не мог. И как человек, и как начальник. Последнее дело – врать подчинённым. После этого тебя перестают уважать.

Ничего, Ремке – мужик крепкий, прошёл войну. Как-нибудь перенесёт этот удар! Наверняка, не первая потеря в его жизни. Война – вообще многое в нас меняет, и не всегда к плохому. Как минимум – учит ценить жизнь.

– Я всё понимаю, – Ремке обессилено закрыл глаза. – Я подвёл вас, товарищ Быстров. Думаю, мне стоит написать заявление об увольнении. Хреновый из меня милиционер.

– А вот этого делать не нужно, – сурово произнёс я. – Москва не сразу строилась. Опыт – дело наживное, приходит со временем. И вы не обижайтесь, но я отправил запрос в Москву. Будем выяснять на самом высоком уровне, что с вашим представлением на орден Красного Знамени. Награда просто обязана найти героя.