— Петя, ты слышишь меня? — негромко позвал Маркевич. — Иголочка…

— Н-ну, па-арень! — благоговейно произнес кто-то за его спиной. — Если б не он…

— Какого вы черта стоите? — озлился штурман, будто опомнился от этих слов. — Скорую помощь надо. Живо давай кто-нибудь на телефон!

Губы Петра чуть заметно дрогнули, приоткрылись, и так же медленно приоткрылись его помутневшие глаза.

— Порядок? — прошептал Иглин, силясь улыбнуться. И сам себе ответил: — Порядок… Не взорвался…

Кто-то принес и подал Маркевичу котелок с водой. Кто-то свернул в узел и подложил под голову кочегару свою брезентовую куртку. Кто-то сердито сказал:

— Расступитесь, хлопцы, дайте человеку воздуха!

На лице Иглина затеплилась его обычная неистребимо-насмешливая улыбка, так же насмешливо приподнялась каштановая бровь над прояснившимся, посветлевшим глазом.

— Сдрейфили, мужики? — чуточку окрепшим голосом спросил он. — Эко вас дунуло ветром в разные стороны… — И посмотрев на Алексея, пошире улыбнулся ему: — Вот так встретились, Лешка, а? Скажи ты… Я только сегодня узнал, что ты на этой коробке…

— Где у тебя болит, Петя? — спросил Маркевич.

Иглин не успел ответить. Рядом послышался рокот мотора, толпа раздвинулась, и двое мужчин в белых халатах принялись бережно укладывать кочегара на носилки. Кровь изо рта его пошла сильнее, лицо потемнело больше, и все же он пересилил боль, улыбнулся Маркевичу еще раз.

— Ничего, Лешка, мое время… думаю… не пришло. Еще повидаемся, уключина, слышишь? Пока, корешок…

Медленно, как в тумане, поднимался Алексей по трапу на палубу. Шел, не сводя глаз с машины скорой помощи до тех по, пока та не скрылась за поворотом проезда. Остановился, вздохнул и, сдвинув фуражку на затылок, вытер ладонью пот со лба. На палубе уже опять ворчали лебедки, одну за другой опуская в трюмы громоздкие ноши все тех же зеленых ящиков. Грузчики перекликались пореже, потише, но опять озабоченно и деловито. Позвякивал буферами порожняк на берегу. Не видя и не слыша ничего этого, Маркевич думал…

Жизнь продолжается. Да, продолжается жизнь. Будешь ли жив ты, Петька Иглин? Сколько раз появлялся ты вот так, неожиданно, и именно тогда, когда нужен был, чтобы выхватить девочку из-под колес мчащегося поезда в Няндоме, или швырнуть за борт предателя Коровяченко в Киле, или в последнее мгновение сбить с ног садиста Пепе, замахнувшегося резиновой дубинкой на крошечную черноглазую Пепиту… И почему не кто-нибудь другой, а именно ты оказался сегодня здесь, чтобы в трагическую, быть может, последнюю для всего Архангельска минуту принять на себя всю тяжесть смерти, обрушившейся с вершины стропа?..

К утру «Коммунар» закончил погрузку и черный портовый буксир оттащил его на рейд, освободив у причала место для нового судна. Никто не спал на пароходе в эту ночь, и не будь войны, на мачте его трепетал бы на ветру сигнальный флаг, предупреждающий, что скоро выход в море. Но у войны свои законы, и «Коммунар» замер на рейде, на якоре, так, будто не час, не два, а долгие дни и недели намерен простоять здесь.

Справа и слева от него, выше и ниже по течению реки так же замерли, будто заснули другие транспорта. Но и на них в эту ночь не отдыхал, не ложился в койку ни один человек, и хотя знали моряки, что сегодня — в море, а все же у многих тревожно сжалось сердце, когда послышались звонки машинного телеграфа, передающего с мостика первую ходовую команду.